Собрание сочинений в 10 томах. Том 7
Шрифт:
Наконец я отделался от него и вернулся к больному.
Три дня прошли, а Орм был все в том же состоянии. Хотя я и не говорил этого никому, но сам сильно опасался, что череп его поврежден, что он умрет или что его, в лучшем случае, разобьет паралич. Квик придерживался другого мнения. По его словам, он видел двух человек, контуженных разорвавшимися вблизи них снарядами большого калибра, и оба они выздоровели, хотя один из них сошел с ума.
Но первой, подавшей мне настоящую надежду на выздоровление Орма, была Македа. Вечером третьего дня она пришла и некоторое время сидела подле него, а ее приближенные стояли несколько поодаль. Когда она отошла от постели Оливера, на ее лице было совсем иное выражение, и я спросил ее, что случилось.
— Он будет жить, — сказала она.
Я поинтересовался, что же убеждает ее в этом.
— Вот что, — ответила она, сияя. — Он вдруг взглянул на меня и на моем родном языке спросил, какого цвета мои глаза. Я сказала, что цвет их зависит от освещения.
«Нет, нет, — возразил он, — они всегда синие, цвета фиалок». Объясни мне, доктор Адамс, что такое фиалка?
— Это небольшой цветок, который распускается на Западе весной. О Македа, это очень красивый и благоуханный цветок, темно-синий, как твои глаза.
— Я не знаю этого цветка, доктор, — улыбнулась она, — но что из того? Твой друг будет жить и скоро выздоровеет. Умирающий не станет думать о том, какого цвета глаза женщины, а сумасшедший не назовет правильно их цвет.
— Ты рада этому, Дочь Царей? — спросил я.
— Разумеется, — ответила она, — ведь мне сказали, что этот воин один умеет управлять теми производящими огонь материалами, которые вы привезли с собой, и поэтому мне нужно, чтобы он остался в живых.
— Понимаю, — согласился я. — Надеюсь, что он останется жив. Но только существует много разных источников, производящих пламя, о Македа, и я не уверен, что мой друг сможет управиться с одним из них, рождающим пламя синее, как твои глаза. А в вашей стране этот источник, быть может, один из самых опасных.
Выслушав мои слова, Дочь Царей гневно взглянула на меня, потом внезапно рассмеялась, позвала свою свиту и удалилась.
С того времени Орм начал поправляться. Выздоровление шло быстрыми шагами, так как он, скорее всего, страдал только от легкого сотрясения мозга и лихорадки. И все это время, пока он выздоравливал, Дочь Царей много раз посещала его — если мне не изменяет память, каждый день. Разумеется, ее посещения были обставлены со всей придворной помпой, и ее сопровождали приближенные к ее особе дамы, старый врач, один вид которого приводил меня в бешенство, и один или два секретаря или адъютанта.
Это не мешало ей тем не менее вести с Ормом разговоры частного характера, потому что своих провожатых она оставляла в одном конце комнаты, а с Оливером разговаривала в другом, где поблизости были только Квик и я. К тому же и мы иногда отсутствовали, так как теперь, когда мой пациент оправился, мы с Квиком часто выезжали верхом посмотреть Мур и его окрестности.
Меня могут спросить, о чем же они говорили. Насколько я слышал, главными темами их разговора были политика Мура и постоянные войны с фенгами. Вероятно, они говорили также о разных других вещах, когда я не слушал их, так как вскоре я убедился, что Оливер был знаком с очень многим, касавшимся Македы лично, и узнать это он мог только от нее самой.
Так, когда я обмолвился, что неблагоразумно со стороны молодого человека в его положении вступать в столь близкие отношения с наследственной правительницей такого племени, как абати, он весело возразил мне, что это не имеет ровно никакого значения, так как она по древним законам страны может выйти замуж только за представителя своего же рода, и это, естественно, устраняет какие бы то ни было осложнения. Я спросил его, кто же из ее двоюродных братьев (а их, я знал это, у нее было несколько) будет удостоен этого счастья. Он ответил:
— Никто. Насколько я понимаю, она официально помолвлена со своим толстым дядей, трусом и болтуном, но ни к чему говорить, что это пустая формальность, на которую она пошла, чтобы отвадить остальных.
— Ага! — сказал я. — Сомневаюсь, чтобы принц Джошуа считал это пустой формальностью.
— Не знаю, что и как он считает, и мало интересуюсь этим, — ответил Орм, зевая, — знаю только, что дело обстоит именно таким образом и что толстая свинья так же может надеяться стать супругом Македы, как вы — взять в жены китайскую императрицу. Теперь поговорим о более важных делах: вы слышали что-нибудь про Хиггса и про вашего сына?
— У вас гораздо больше возможностей узнать государственные тайны, — ответил я насмешливо, потому что меня занимало все происходившее и, в частности, его поведение. — Что вы знаете?
— Вот что, старый друг: не могу сказать вам, откуда это стало известно ей, но Македа сообщила мне, что они оба вполне здоровы и что с ними хорошо обращаются. Только ваш друг Барунг не отказался от своего намерения и ровно через две недели от сегодняшнего дня собирается принести старого доброго Хиггса в жертву Хармаку. Во что бы то ни стало, мы должны предупредить жертвоприношение, и я готов достичь цели хотя бы ценой своей жизни. Все время я думаю о том, как спасти их, но пока мне ничего не удается придумать.
— Как же быть, Орм? Я не хотел беспокоить вас, когда вы были больны, но теперь вы выздоровели, и мы должны принять какое-нибудь решение.
— Знаю, знаю, — ответил он серьезно, — и я скорей отдамся в руки Барунга, чем позволю Хиггсу умереть одному. Если я не смогу спасти его, я претерплю с ним вместе все мучения. Слушайте: послезавтра соберется Совет Дочери Царей, на котором мы должны присутствовать, потому что его откладывали до моего выздоровления. На этом Совете будут судить Шадраха за его предательство и, надеюсь, приговорят его к смерти. Кроме того, нам придется официально вернуть Македе тот перстень, который она одолжила нам. Там мы, вероятно, узнаем что-нибудь новое и, во всяком случае, сможем тогда принять какое-то решение. А теперь я в первый раз проедусь верхом, ведь можно? За мной, Фараон! — позвал он пса, не отходившего от его постели все время, пока он был болен. — Мы прогуляемся немного, слышишь ты, верный зверь?
Глава IX. Мы приносим присягу
Спустя несколько дней после этого разговора состоялось заседание Совета в большом зале дворца Македы. Мы вошли в этот зал, окруженные стражей, как если бы были пленниками, и увидели там несколько сотен абати, сидевших на аккуратно расставленных скамьях. В дальнем конце зала на стоявшем в глубокой нише золотом троне, ручки которого оканчивались львиными головами, сидела сама Дочь Царей. На ней было сверкающее серебряное платье, на голове — вышитое серебряными же звездами покрывало, а поверх него — золотой обруч с одним громадным камнем, как мне показалось — рубином. Хотя она невелика ростом, вид у нее был чрезвычайно величественный. Покрывало придавало какую-то загадочность ее лицу, и она была очень красива.