Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Шефнер Вадим Сергеевич

«Возненавидел. Позабыл. Простил...»

* * *

Возненавидел. Позабыл. Простил. Прошли года. Сегодня вспомнил снова Тебя, закат, и шум ручья лесного, И мостика бревенчатый настил. И все на миг таким недавним стало: Позвать, назвать по имени — и ты Возникнешь из лукавой темноты, И всех дорог нам в мире будет мало.

«А в старом парке листья жгут...»

* * *

А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь. Там листья жгут и счастья ждут, Как будто счастье есть. Но счастье выпито

до дна И сожжено дотла, — А ты, как ночь, была темна, Как зарево — светла. Я все дороги обойду, Где не видать ни зги, Я буду звать тебя в бреду: «Вернись — и снова лги. Вернись, вернись туда, где ждут, Скажи, что счастье — есть». А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь...

1946

Ласточка

Три года блокадных стоял в тупике Вагон пассажирский зеленый. Три года стоял он пустой, налегке, Обстрелянный и запыленный. Упали осколки стекла на откос, Как хрупкие звонкие льдинки, В чугунные спицы массивных колес Ромашки вплелись и травинки. А город зажат был врагами в кольцо, Он гарью пропах и тротилом, Но ласточка смело гнездо для птенцов Под крышей вагона слепила. Три года сюда возвращалась она Весною, жива и здорова, И, даже когда миновала война, Не выбрала места другого. Но как-то, ловя мошкару для детей — Что вовсе не легкое дело, — Она далеко от железных путей Воздушным путем залетела. Вернулась, летит вдоль путей запасных: «Где ж дом этот длинный, зеленый? Неужто взлетел и до новой весны Отправился в край отдаленный?» Головки ромашек легли между шпал, А место как будто знакомо... Но лишь воробей-прощелыга скакал На месте зеленого дома. «Где дети мои, отвечай, не томи?» И тут воробей ей ответил: «Ты мошками лучше меня накорми, — На дачу уехали дети». И лапкой небрежно махнул он на юг — Мол, экое важное дело... А ласточка крылья спружинила вдруг — И «ласточкой» в небо взлетела. И поезд она увидала вдали, Он мчался по нивам просторным, Зеленой стрелой вдоль зеленой земли, Стрелой с наконечником черным. Клубился над ним антрацитовый дым, Мелькала за шпалою шпала, И ласточка долго летела за ним — За Вырицей где-то нагнала.

Старый храм

Как все здесь неуклюже и негладко, Пороги вязнут в вековой грязи, И храма циклопическая кладка Бесформенною кажется вблизи. Уходит ввысь уверенно и хмуро Замшелая бугристая стена, И камня первозданная фактура Щербата и ничем не смягчена. Но вверх взгляни — над сизыми холмами Увидишь ты ожившую мечту: Как дым костра в безветрие, как пламя, Как песня, храм струится в высоту. Он рвется ввысь, торжественен и строен, Певучей силой камень окрылен, — Для бога он иль не для бога строен, Но человеком был воздвигнут он. И нет в нем лицемерного смиренья — Безвестный зодчий был правдив и смел: Он стал творцом — и окрылил каменья, И в них мечту свою запечатлел. И ты стоишь на каменном пороге, И за людей душа твоя горда, — Приходят боги и уходят боги, Но творчество бессмертно навсегда.

Щука

Во

тьму, на дно речного омута, Где щука старая живет, Засасывает листьев золото Задумчивый водоворот. Плывут все новые и новые И погружаются на дно, Березовые ли, кленовые — Водовороту все равно. А ночь осенняя, пустынная Приходит — и из трав густых Со дна всплывает щука длинная, Вся в листьях ржаво-золотых. Ей снова молодость мерещится. Она, пьянея тишиной, Как рыжая русалка плещется Под фосфорической луной.

«Забудь меня! Так мне и надо...»

* * *

Забудь меня! Так мне и надо... Лишь я не забуду, мой друг, Прозрачные сумерки сада, Томленье недолгих разлук. Как прежде, зеленое море Шумит у проезжих дорог, У станции на семафоре Все тот же горит огонек. И та же весенняя сырость Встает от широких болот — Ничто не ушло, не забылось, Все помнит свой срок и черед. Нет, мир изменился не слишком За эти одиннадцать лет, — Как прежде, влюбленным мальчишкам Он дарит улыбки и свет. Как встарь, он весной озабочен, В деревья и травы влюблен... А я изменился? Не очень. Но все-таки больше, чем он.

«Письма давно сожжены, встречи забыты и даты...»

* * *

Письма давно сожжены, встречи забыты и даты. Я тебя помню такой, какой не была никогда ты. Может, и вовсе с тобой мне встречаться не надо — Издали пламя светлей, нет в нем ни дыма, ни чада. Только все тянет меня пройти в переулок забытый, Встать у калитки твоей, для нежданного гостя закрытой, Встать, постоять, да уйти, да вздохнуть, да вернуться, — Пусть надо мною в распахнутых окнах смеются.

«Все к лучшему. Я долго помнил этот...»

* * *

Все к лучшему. Я долго помнил этот Спокойный взгляд зеленоватых глаз, И дождь, и шум сгибающихся веток, Когда гроза застала в роще нас. Идут года — я стал грубей и проще, А мир прекрасен и неумолим. Уж мне не снятся грозовые рощи, Не брежу больше именем твоим... Все к лучшему. Но где ты, дорогая, Кому ты стала верною женой? Ведь только письма старые сжигая, Вдруг понял я, что ты забыта мной.

«Мы явленьям, и рекам, и звездам даем имена...»

* * *

Мы явленьям, и рекам, и звездам даем имена, Для деревьев названья придумали мы, дровосеки, Но не знает весна, что она и взаправду весна, И, вбежав в океан, безымянно сплетаются реки. Оттого, что бессмертия нет на веселой земле, Каждый день предстает предо мною как праздник нежданный, Каждым утром рождаясь в туманной и радужной мгле, Безымянным бродягой вступаю я в мир безымянный.

У приморских болот

О нет! Болота не бесплодны, Обманчив их печальный вид. Вглядись: под зыбкой призмой водной Жизнь молчаливая кипит. Из ила тянутся растенья, И твари мелкие кишат, Здесь сплетены расцвет и тленье, Возникновенье и распад. Борьба, пульсация сплошная, Зеленой крови суета, — И с мышц земли кора земная Как будто скальпелем снята. И вот, где сонно дремлют воды, Как хирургическим ножом, Живучий организм природы До сердцевины обнажен.