Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
Особенных успехов добился один из членов кружка, питерский слесарь, перебравшийся в Тамбов из-за домашних обстоятельств. Все звали его Сидорычем, хотя был он старше Флегонта всего на год. Веселый нрав, ненависть к начальству и беспрестанные колкие слова в его адрес, заставлявшие мастеровщину гоготать во всю глотку, — эти качества неизменно привлекали к Сидорычу товарищей по работе. Тощий, подвижной, с лукавыми глазами, с лицом курносым и добродушным, он ходил по цехам, одалживал табачку,
В канун мая начальство оштрафовало рабочего механического цеха. Когда мастер цеха прочел распоряжение о штрафе, Сидорыч крикнул:
— Братцы, грабют, кончай работу!..
Мастеровые побросали инструменты и скопом ринулись в другие цехи.
— Грабют, братцы! — орали со всех сторон. — Со свету нас сживают! Последние портки спускают, ироды! Кончай работу!
— Грабят, грабят!.. — раздались голоса в разных концах завода.
— Кого грабят? Откуда крики? Почему тревожно завыл гудок?
Никто ничего не знал, но все побросали работу и устремились во двор. Там на ящике стоял Сидорыч и объяснял распоряжение о штрафах.
— Вот что выдумали! — говорил он. — Из наших карманов копейки тащат, словно у нас там капиталы лежат! Тут штраф, там штраф! Через полотно перейдешь — штраф, не так ответишь — штраф! Почему нет расценок на заказы? Почему рабочие книжки отбирают и прячут в железный ящик? Почему нет бака для разогрева воды? Сами чаи распивают, а мастеровому человеку негде кипятком разжиться!
Мастер литейного цеха начал уговаривать народ, его избили.
Тут снова завыл гудок, раздался крик: «Жандармы!..» Толпа хлынула к воротам, но жандармов не оказалось. Кто-то ахнул камнем в окно конторы.
Сидорыч взобрался на ограду и что есть силы закричал:
— Братцы, мы не разбойники! Кто будет разбойничать — печенки выбьем!
Когда народ присмирел, Сидорыч заговорил о требованиях:
— Штрафы долой, придир мастеров долой, книжки выдать на руки, завести бак для кипячения воды, вывесить расценки.
Под конец в бумаге было написано: «Долой эксплуататоров!», «Долой самодержавие!»
Перепуганное начальство поехало с докладом к губернатору.
Губернатор послал солдат, но на заводе никого не оказалось: рабочие разошлись по домам и сидели тихо. Но и работать отказывались.
Тогда на завод приехал начальник губернской охранки подполковник Филатьев. Прежде всего он арестовал Лахтина: какой-то негодяй выдал его. Сидорыч и другие участники кружка глазом не моргнули. Они понимали: если протестовать против ареста Лахтина — значит, выдать охранке весь кружок. Нет, его надо сохранить, и вожак есть — Сидорыч.
По
Утром перед воротами собралась толпа.
Подполковник Филатьев приехал без охраны. Надеясь лишь на свое умение говорить с народом, он появился перед толпой и с располагающей к откровенности улыбкой спросил:
— Бунтовать вздумали, ребятушки? А кто тот негодяй, что сочинил вот это? — и потряс листовкой.
Толпа зловеще загудела.
— Негодяев у нас нет! Вы не выражайтесь, а то мы и слушать-то вас не будем, — гневно заметил Сидорыч.
Филатьев остолбенел. Зараза, зараза гуляет по России!
Он снял фуражку, перекрестился.
— Вот вам святой крест, братцы, — проникновенно сказал он, — я вам худа не хочу. Я слуга государю и поставлен не только начальником, но и вашим защитником. Я для вас готов все сделать. Но только давайте мирно. Начинайте работать, а я все, что вы тут написали, — он снова потряс листком, — сделаю!
Сидорыч вышел вперед.
— Мы, господин Филатьев, — начал он, — очень рады, чтобы все было по-мирному. Мы вам мирно скажем: спервоначалу все сделайте, как тут написано, а уж тогда мы выйдем на работу. Так, братцы?
Рабочие выразили полное согласие с его словами.
Подполковник развел руками.
— Ну, если так, пусть по-вашему и будет. Только со всеми я говорить не могу. Это будет не разговор, а базар. Выбирайте делегатов и присылайте в контору. Там и потолкуем.
Через полчаса в контору во главе с Сидорычем пришли делегаты. В числе их был Флегонт. Никто его не выбирал, он сам пошел послушать, как мастеровые разговаривают с начальством. «Уж такие ли они храбрецы?»
Его громоздкая фигура, спокойный, уверенный взгляд произвели сильное впечатление на Филатьева.
Думая, что Флегонт главный среди зачинщиков забастовки, он обратился к нему.
— Ну, начинай, раздраженно бросил он.
— А вы потише бы, — почтительно заметил Флегонт. — Будете орать да тыкать, чего доброго, рассерчаем — от вас духа не останется.
Сидорыч крякнул: «Экий пентюх! Ну, теперь беги отсюдова, пока цел!»
— А вы знаете, что за эти слова сгноят на каторге? — Филатьев улыбнулся, впрочем, довольно кисло, — ему стало как-то не по себе.
— Никак нет. Того ни я, ни вы не знаете, — вежливо возразил Флегонт.
— Далеко пойдешь, братец!
— Точно. Я далеко и собирался.
— Кто тебя научил так говорить?
— Нужда.
— Показали бы тебе кузькину мать, будь на моем мосте другой! — Филатьев снисходительно погрозил Флегонту пальцем.