Собрание сочинений в шести томах. т.4
Шрифт:
Герман часа два в день разъезжал под землей в бесшумном шведском электрокаре. В каре том, в бронированных контейнерах, находились опломбированные приборы для регистрации то ли опасных космических лучей, то ли «гиперразумных частиц внеземных цивилизаций», очумевших, если верить шахтерским слухам, от вакуума межзвездного одиночества.
К слову говоря, интеллигенты Воркуты, которых в этой местности с известных времен было, пожалуй что, побольше, чем в Москве и в Ленинграде, вместе взятых по одному делу, свято верили (сидя, правда, уже не на нарах, а на кухонных стульях) в интерес, проявляемый внеземными цивилизациями не к загнившему Западу, а как раз к СССР – светочу духовности, фигурного катания и хоккея. Ясно же, что эти содержательные виды спорта имеют прямое генетическое отношение к воркутинской вечной мерзлоте, а уж интеллектуалов на одном
Получку Герману присылали по почте. В шахтерском поселке считали, что он находится «за Москвой».
Синекура таковая заделана была ему дядей, секретарем райкома, после знакомства на курорте в Крыму с начальником особого отдела одного герметически закрытого академического института.
В научные планы «ящика», доверительно сообщил дядя верному племяннику, входил поиск внеземных цивилизаций, превосходящих земную по всем главным показателям. Важно было упредить американцев в их попытках первыми закрутить роман с соседями по коммунальному общежитию ближнего и дальнего космоса. Важно было проинформировать небожителей о зверствах капиталистической формации, где человек человеку – банк в овечьей шкуре и где погоня за сверхприбылью полностью вытеснила экологическую заботу банков не только о волках, но и о тиграх с леопардами, бобрами и выдрами…
Раз в месяц около шахты снижался вертолет. Десантники, похожие в своих плексигласовых шлемах на инопришельцев и к тому же со странным оружием в руках, перекрывали все наземные входы и выходы. Контейнеры вынимались из Германова кара и грузились на борт вертолета. Оттуда выгружалась свежая опломбированная аппаратура.
Затем – в плане дальнейшей заботы человека о человеке – «инопришельцы», выполнившие служебный долг, перепродавали шахтерам (по непотребным, разумеется, ценам) дефицитный ширпотреб, кавказские фрукты, антицинготные овощи, спиртное, витамины, дрожжи и т.д. и т.п.
Десант улетал, а шахтеры вскоре начинали выпытывать у Германа, когда сызнова свалятся к ним с неба товары, давно не ночевавшие в нарпите…
Обычно, часа три покатавшись в научно-фантастическом каре по лабиринтам шахты и слегка попугав своим всегдашним похмельно-таинственным видом работяг, Герман поднимался на лифте на поверхность земли.
Сначала он опечатывал машину с приборами в спецгаражике, потом включал особо чуткую сигнальную сирену – электронную копию устройства, притыренного, по словам дяди, лишь в мавзолее и в святая святых Лубянки, где хранятся записи особо тайных, ночных, бесед Сталина с Лениным о судьбах социализма и мировой революции.
Затем Герман отмечал в журнальчике, что никаких ЧПс приборами не произошло, совал указательный палец в спецдырку прибора, считывавшего, по словам того же дяди, контрольную дактилоскопию с этой номенклатурной конечности, включал усилитель регистратора нейтрино, гиперразумных частиц и прочих, так он их называл, сикись-накись-мезонов, ставил дату, расписывался в том, что все это только что записал, потом шел обедать, тайком опохмелялся, а потом еще пару часов разгадывал кроссворды, умело, впрочем, делая вид, будто ведет регистрацию разумных межкосмических ауканий.
Именно благодаря своему хобби Герман знал массу всяких экзотических слов, формулировок и определений, но значения их забывал сразу после отыскания единственно верных фамилий, названий и понятий в различных словарях, в географическом атласе или же на карте звездного неба. Всплывали многие слова и определения в его уме как-то вдруг, ни с того ни с сего и в самых неподходящих для этого ситуациях.
Словесную кашу в голове он принимал за эрудицию, нажитую в беседах с интеллигентными алкашами из воркутинских забегаловок. Соседи по квартире, подруги и собутыльники интуитивно чуяли, что мыслит симпатичный Герман в нервозно трезвом виде – по вертикали, а под сильной балдой – по горизонтали.
Всем, впрочем, было забавно, что изъясняется он многозначительно и витиевато. Например, склонял он очередную даму к сожительству без маршалообразного солдафонства, но с обещанием открыть ей в постели, что такое по вертикали «Чувство, волшебным образом преображающее образ жизни одинокого человека»,а по горизонтали «Гравюра на металле, протравленном кислотой»или «Особое качество звука, характерное для каждого голоса и инструмента».
Жизнь в наших индустриальных северных провинциях была до недавних пор весьма однообразна и скучна. Немудрено, что провинциальных дам разбирало возвышенное любопытство и все они – разумеется, порознь – слетались в постель местного эрудита на страстные горы знания и силы. В общем, Герман слыл «большим ученым» и донжуаном, но дело вовсе не в этом.
2
Дело было в том, что в последний день путча, свернувшего наше Отечество с его легендарного пути непонятно куда, но, слава Тебе Господи, что хоть в сторону, далекую от поступательного движения к коммунизму, секретарь райкома Дебелов срочно вызвал племянника из-под земли и затравленным голосом сказал: «Лаконично говоря, реакция ликует в центре и на местах. Лети с этими двумя майданами в Москву. В них – партвзносы, которые демократы собираются частично пропить, а частично бросить на гондошки для пидарасов, не говоря о средствах на ПЕРЕСТРОЙКУи документах партии. Ты входишь сегодня на страницы ее Истории. Береги пломбы как зеницу зуба. Вскоре мы так выбьем кое-кому око за око, так двинем желваками и зубами скрипнем, что Ельцин сыпью покроется красно-бело-синей. Живьем его зажарим в котельной роддома имени путчеглазой Крупской вместе, в маяковскую рифму говоря, с рокендроломасонами, Новодворскими чеченами, бывшими генсеками, афанасьевскими жидо-патиссонами и моссоветовскими греками-гомосеками. Да и горбато-пятнистого оленя – туда же вместе с его россомахой. А пеплами ихними персональными посыпем голову Маркса на площади театральной революции Свердлова. Вопросов не задавай. Кроме тебя, сундуки эти доверить некому. Клара – в капремонте целого ряда, сам понимаешь, органов своего тела. Зина – в Лондоне. Налаживает ЭСПЭ по производству внутриобогреваемых кальсон для работников Севера и спасает от миллиапардов шкуры леордеров, то есть наоборот. Из Внукова тебя отвезут на квартиру тещи. Держи-ка вот ключи и субсидию. Десяти тысяч тебе хватит до моего приезда. Никаких бардаков. Никакой пьяни. Никакой венеры в доме. Не то совсем превратишься в Алксниса. Ты будешь всегда на виду у НАШИХ.Помни это. В остальном – гуляй по Москве. Фиксируй адреса и лица демократов для торжественного превращения Лобного места в краеугольный камень неформаломеевской ночи. Лады?! А дирижабль мы все-таки построим. Но назовем его не «перестройкой» этой поганой, а как-нибудь, даст Бог, иначе. И установим на его бортах целый ряд сперматозоидов инженера Гарина, чтобы они выжигали вечную мерзлоту. И это непременно буди, буди! – как говорили братья Карамазовы…»
К речам дяди-краснобая Герман относился как к кроссвордам, то есть разбирался он в них не с ходу, но роясь в словарях, читая произведения русских классиков и наводя справки у специалистов.
Герман был, между прочим, чистосердечным энтузиастом дядиной задумки насчет дирижабля, а деньги собирал, жертвуя временем, отпущенным ему жизнью на алкоголические мероприятия, азартные игры, разгадывание кроссвордов и иллюзии любви.
Тут нельзя не пояснить, протокольным же языком, что, зачиная кампанию по сбору денег на дирижабль ПЕРЕСТРОЙКА,секретарь райкома Дебелов, давно предчувствовавший крах учения и партаппарата, ловко сыграл на бессознательной черной тоске подземных трудяг по заветной вертикали координат существования, то есть по серебристой голубизне небес.
По замыслу Дебелова, красавец-дирижабль должен был совершить парадный перелет из Воркуты в Америку, всячески агитируя тамошних торгово-промышленных тузов и акул банковского капитала выгодно вкладывать твердые миллиарды в операцию «Оттепель», то есть в дело ликвидации вечной мерзлоты Воркутинского края.
Шахтер, поднявшись из мрачных глубин планеты на поверхность, попадал бы тогда не в объятия метелей, вьюг и прочих враждебновредительских вихрей северной природы, а в тенистую прохладу пальмово-березовых рощ. Обученные академиками обезьяны забрасывали бы чумазых трудяг с ветвей деревьев чесноком, луком, бананами, орехами и прочими витаминами. Кокосовый сок можно было бы перегонять в достойно бодрящий напиток типа виски с содовой, а из лиан плести руками заключенных хулиганов, кооператоров, мафиозных бандитов и прочих демократов гамаки для чекистов-пенсионеров и номенклатурных товарищей, отдыхающих от активного участия в неудачном, хоть и очень кровавом, историческом эксперименте.