Собрание сочинений. Пробуждение: Интерлюдия; Сдается внаем
Шрифт:
Веселый голос сказал:
– Немного пересолено, сэр, не правда ли?
Молодой человек, который подал ему тогда платок, опять очутился рядом. Сомс кивнул головой:
– Не знаю, куда мы идем.
– О, все в порядке, сэр! – весело подхватил молодой человек. – Они тоже не знают.
Голос Флер сказал:
– Здравствуй, папа! Вот и ты!
Точно не она его заставила ждать, а он ее!
Молодой человек, приподняв шляпу, пошел дальше.
Сомс осмотрел дочь с головы до ног.
– Ты у меня аккуратная молодая женщина!
Это его драгоценнейшее в жизни достояние было среднего роста, умеренных тонов.
Взяв его под руку, Флер спросила:
– Кто это?
– Он поднял мне платок. Мы с ним разговорились о картинах.
– Надеюсь, папа, ты не купишь это?
– Нет, – угрюмо проговорил Сомс, – ни это, ни Юнону, на которую ты так засмотрелась.
Флер потянула его за рукав.
– Ах, уйдем отсюда! Отвратительная выставка!
В дверях они опять встретились с Монтом и его товарищем. Но Сомс вывесил дощечку с надписью «Посторонним вход воспрещается» и едва ответил на поклон молодого человека.
– Так, – сказал он, выходя с дочерью на улицу, – кого ты видела у Имоджин?
– Тетю Уинифрид и мсье Профона.
– А, бельгиец! – проворчал Сомс. – Что в нем находит твоя тетка?
– Не знаю. Он очень себе на уме. И маме он тоже нравится.
Сомс что-то промычал.
– А еще там были Вэл и его жена.
– Да? – сказал Сомс. – Я думал, они давно уехали обратно в Южную Африку.
– О, нет! Они продали свою ферму. Кузен Вэл собирается объезжать скаковых лошадей в Сэссексе. Они купили прелестное старинное имение; приглашали меня к себе.
Сомс кашлянул: новость была ему не по вкусу.
– Какова она теперь, его жена?
– Очень спокойная, но, кажется, милая.
Сомс опять кашлянул.
– Вертопрах он, твой кузен Вэл.
– Ну что ты, папа! Они страшно любят друг друга. Я обещала приехать к ним в субботу и погостить до среды.
– Объезжать скаковых лошадей! – повторил Сомс.
Это само по себе было достаточно скверно, но причина его недовольства заключалась в другом: какого черта его племянник вернулся из Африки? Мало им было его собственного развода, так нет же, понадобилось еще, чтобы его родной племянник женился на дочери его соперника – на единокровной сестре Джун и того мальчишки, на которого Флер поглядывала только что из-под рычага водокачки. Если не принять мер, Флер выведает все о его старых невзгодах! Столько неприятностей сразу! Налетели на него сегодня, точно пчелиный рой!
– Я не одобряю этой поездки, – сказал он.
– Мне хочется посмотреть скаковых лошадей, – ответила Флер, – и они обещали поучить меня ездить верхом. Ты знаешь, Вэл не может много ходить, но он превосходный наездник. Он мне покажет своих лошадей на галопе.
– Уж эти мне скачки! – сказал Сомс. – Жаль, что война не пристукнула их окончательно. Вэл, я боюсь, пошел в своего отца.
– Я ничего не знаю о его отце.
– Н-да, – промычал Сом. – Он увлекался лошадьми и умудрился сломать себе шею в Париже на какой-то дурацкой лестнице. Для твоей тетки это было счастливым избавлением.
Сомс насупился, вспоминая следствие по поводу этой самой лестницы, на которое он ездил в Париж шесть лет назад, потому что Монтегью Дарти уже не мог сам на нем присутствовать, – обыкновенная лестница в доме, где играют в баккара. Выигрыши ли ударили его зятю в голову? Или тот способ, которым он их отпраздновал? Французские следователи очень невнимательно отнеслись к делу; на долю Сомса выпало немало хлопот.
Голос Флер вывел его из задумчивости:
– Смотри! Те самые люди, которых мы видели в галерее.
– Какие люди? – пробурчал Сомс, хотя отлично понял, о ком она говорит.
– Красивая женщина, правда?
– Зайдем сюда, тут вкусные пирожные, – отрезал Сомс и, крепче прижав к груди ее локоть, завернул в кондитерскую. С его стороны это было очень необычно, и он сказал смущенно: – Что для тебя заказать?
– Ох, я ничего не хочу. Меня угостили коктейлем, а завтрак был семиэтажный.
– Надо заказать что-нибудь, раз мы зашли, – пробормотал Сомс, не выпуская ее руки.
– Два стакана чая, – сказал он, – и две порции нуги.
Но не успел он сесть, как сердце снова забило тревогу, побуждая его обратиться в бегство. Те трое… те трое тоже вошли в кондитерскую. Сомс услышал, как Ирэн что-то сказала сыну, а тот ответил:
– Ах, нет, мамочка, прекрасная кондитерская. Самая моя любимая.
И они втроем заняли столик.
В это мгновение, самое неловкое за всю его жизнь, осаждаемый призраками и тенями прошлого в присутствии двух женщин, которых только и любил он в жизни – своей разведенной жены и своей дочери от ее преемницы, – Сомс боялся не столько их, сколько своей двоюродной племянницы Джун. Она может устроить сцену, может познакомить этих двух детей – она способна на все. Он слишком поспешно стал кусать нугу, и она завязла на его вставных зубах. Прибегнув к помощи пальцев, он взглянул на Флер. Девушка сонно жевала нугу, но глаза ее были устремлены на юношу. Форсайт в Сомсе говорил: «Только начни чувствовать, думать – и ты погиб!» И он стал отчаянно отковыривать нугу. Вставные зубы! Интересно, у Джолиона тоже вставные зубы? А у этой женщины? Было время, когда он ее видел всю как есть, без всяких прикрас, даже без платья. Этого у него никто не отнимет. И она тоже это помнит, хоть и сидит здесь спокойная, уверенная, точно никогда не была его женой. Едкая ирония шевелилась в его форсайтской крови – острая боль, граничившая с наслаждением. Только бы Джун не двинула на него весь вражий стан! Мальчик заговорил:
– Конечно, тетя Джун («Так он зовет сестру тетей? Впрочем, ей ведь под пятьдесят!»), ты очень добра, что поддерживаешь их и поощряешь. Но, по-моему, ну их совсем!
Сомс украдкой поглядел на них: встревоженный взгляд Ирэн неотступно следил за мальчиком. Она… она была способна на нежность к Босини, к отцу этого мальчика, к этому мальчику! Он тронул Флер за руку и сказал:
– Ну, ты кончила?
– Еще порцию, папа, пожалуйста.
Ее стошнит! Сомс подошел к кассе заплатить. Когда он снова обернулся, Флер стояла у дверей, держа в руке платок, который мальчик, по-видимому, только что подал ей.