Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
Не торопясь, они пошли обратно в хозяйский дом. Молодой Калнакродзиниек тут же позвонил по телефону в полицию. Когда в полдень бабушка, спрятав под передником миску с едой, проскользнула в сарайчик, член суда, наблюдавший в окно, удовлетворенно усмехнулся… Скоро одним коммунистом будет меньше.
Это было перед вечером. Маленький Андрис сидел на заборе и смотрел, как вокруг их сарайчика толпились чужие люди. Насупившиеся дедушка и бабушка стояли перед дверью. Когда Екаба Тирелиса уводили, они вытирали слезы и угрюмо смотрели на чужих. Уходя, Екаб увидел Андриса. Он остановился, улыбнулся мальчику и помахал рукой.
— Будь здоров, сынок. Я еще вернусь, тогда все будет по-другому!
Он хотел подойти к сыну, но чужие не пустили:
— Как бы не так! В Риге по тебе давно соскучились, нечего задерживаться.
Когда Екаба уводили, он все оглядывался на малыша, который по-прежнему сидел на заборе и изумленно смотрел на чужих людей, не понимая происходящего. Он еще долго так сидел на заборе, и никто о нем не вспоминал. Только когда наступили сумерки, бабушка его позвала.
— Иди, сынок, домой. Пора баиньки.
— Бабушка, а зачем приходили чужие? Кого они нашли в сарайчике?
— Твоего отца, Андрис…
— Но ты же говорила, что отец в городе? Куда же он ушел с чужими?
— У него дела, сынок. Но придет время, и он вернется.
— А когда это будет, бабушка?
Бабушка ничего не ответила.
Высоко в небе слышался гул моторов. Андрис, взобравшись на валун и закинув голову, смотрел на металлических птиц, которые летели в сторону Риги. Крылья самолетов так сверкали в лучах солнца, что в глазах рябило. Казалось, самолеты летят не так уж быстро, но, когда Андрис стал наблюдать за их тенью, которая проплывала по земле, он удивился скорости полета этих птиц и с восхищением глядел им вслед. Даже когда они скрылись и затих гул моторов, он все еще был под впечатлением этого красивого зрелища.
— Это советские самолеты, — говорили крестьяне.
Это были гости из той большой страны, о которой говорили и хорошо и плохо. Хорошо отзывались о Стране Советов как раз те, кому жилось труднее всего, — бедняки, батраки, поденщики. Зато кулаки зло шипели и издевались, если кто-нибудь заводил речь об этой огромной стране. Но почему это так, Андрис не знал, так же как не знал и многого другого. Около двух недель в округе происходило что-то странное. С тех пор как эти металлические птицы появились в воздухе, кулаки и прочие местные вельможи почти перестали зубоскалить и заметно присмирели. Парии и девушки теперь совсем без опаски распевали звонкие песни о свободе, о борьбе за счастье народное. У всех на устах было имя одного человека. Его портрет можно было увидеть в газетах и книгах. Незаметно, тайком от хозяина, Андрис тоже вырезал его портрет из газеты и, поместив в простую картонную рамочку, прикрепил к стене над изголовьем своей кровати. В углу за печкой, где он спал, всегда было темно. Наверное, до сих пор никто и не заметил, иначе не уцелеть бы портрету, узнай о нем хозяин или его сыновья.
Андрису было одиннадцать лет. Пять лет назад он первый и последний раз видел отца, когда тот тайно приехал в гости и привез ему ко дню рождения такой красивый подарок. Матросский костюмчик был давно изношен, дедушка и бабушка покоились на кладбище, а Андрис уже третий год пас скот у кулака Упениека. После смерти бабушки волостное правление отдало мальчика на воспитание тому, кто меньше всех требовал приплаты. Жадным и суровым был этот Упениек и настолько скуп, что даже не кормил собственных собак. В полдень те пробирались в свинарник и лакали помои из корыта. Иногда Андрису становилось жаль старого умного пса Дуксиса, который умел так хорошо охранять стадо, что пастуху не надо было следить за каждой коровой. Мальчик наливал в углубление камня молоко и давал собаке. Каждый раз после этого Дуксис благодарно облизывался, радостно махал хвостом и бежал проверять, не разбрелось ли стадо.
Андрис не знал, где отец и что с ним. Как-то соседи говорили, что его осудили на десять лет каторжных работ. Другие рассказывали, что он работал где-то в каменоломнях и уже несколько лет как умер. «Если бы он был жив, вот бы порадовался теперь», — подумал Андрис. Все, — кто были вместе с отцом, вышли из тюрьмы на волю и начали управлять делами страны без господ и богатеев.
По рассказам, уже прошло две недели, как их выпустили из тюрьмы. Если бы отец был жив, он, конечно, давно бы приехал к нему в гости.
Какая-то тяжесть лежала на сердце. Казалось, на свете не хватает чего-то большого и важного, оставалась пустота, которую ничто не может заполнить. Андрис Тирелис вдруг почувствовал себя совершенно одиноким на этой освещенной солнцем равнине, среди рощ и перелесков, среди речушек и болот. Он сам и его маленькая жизнь стояли вне всего, а все, что было вокруг него, тоже существовало само по себе. Казалось, на свете нет ничего такого, что могло бы соединить все это вместе.
Пока он так сидел и думал, погрузившись в свои грустные размышления, и пока старый пес лакал молоко, налитое в углубление камня, две коровы, отбившись от стада, забрались на клеверное поле и с большим рвением щипали сладкую траву. А Упениек в это время стоял у овина и, покусывая тонкие губы, издали наблюдал за происходящим.
— Ну, погоди, теперь ты у меня получишь, дохлятина этакая. Не позволю мой хлеб даром жрать!
Пока хозяйка кликала пастуха, чтобы гнал коров домой, Упениек сходил к реке и наломал изрядный пук ивовых прутьев. Вернувшись, он положил прутья около собачьей конуры и стал ждать Андриса. Хозяйские дети и ребята поденщиков сразу сообразили, что предстоит. Собравшись кучкой у скотного двора, они говорили друг другу:
— Андриса опять будут пороть…
Когда стадо вернулось домой и коровы разошлись по своим стойлам, батрачки привязали их и, присев на скамеечки, начали доить; Андрис уже хотел направиться к дому, но хозяин его окликнул:
— Подойди сюда!
Держа в руках пук розог, хозяин улыбнулся; Андрис знал цену этой глумливой и жестокой издевке над его страхом. Он растерянно переминался с ноги на ногу, не двигаясь с места.
— Подойди сюда! — приглушенно крикнул хозяин еще раз. — Снимай штаны. Я тебе покажу, как травить клевер! Ну, чего ждешь? Или тебя упрашивать надо?
Насмешливой улыбки уже не было. Глаза хозяина теперь зло сверкали, багровое лицо перекосилось.
— Не идешь? — Он сделал шаг в сторону Андриса. Мальчик попятился назад. — Ах, ты! Не слушаешься? Теперь ты получишь…
Хозяин, бросив прутья, взял в руки уздечку. Но когда он хотел приблизиться к Андрису, тот внезапно схватил вилы и повернул их против взбешенного Упениека.
— Хозяин, не подходи! Заколю! Не позволю больше пороть… Если посмеешь, убегу в Ригу и пожалуюсь…
— Ах ты, дохлятина, каторжное семя, угрожать мне будешь! Убью, чертово отродье! Одним подлецом меньше будет.
Швырнув прочь уздечку, Упениек схватил косу и погнался за Андрисом.
— Эй ты, верзила, кончай куражиться. Оставь мальчика в покое, — неожиданно раздался чужой голос.