Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
Солнце зашло. Песок на берегу потемнел, и ветер, шумевший над дюнами, над серыми рыбацкими хижинами и черными лодками, казалось, стал свежее. У опрокинутой большой лодки стояли старики. Они курили и смотрели на море, как будто ждали возвращения того, кого сегодня увезли и кто больше не вернется. И казалось, что эти седые старики и черные лодки торчат здесь с самого сотворения мира. Когда Симан Пурклав в первый раз увидел море, они были здесь, такие же, как и сегодня, когда он ушел от них, чтобы больше не возвращаться. Их век близился к концу. Сегодня они еще стояли, суровые и мрачные, утверждая незыблемость прошлого, но люди уже не могли не изменить этот мир.
Они еще стояли здесь, эти седые старики и черные лодки. Ветер свежел.
1937
Возвращение отца
Екаб Тирелис тогда еще жил на окраине города. Кончился весенний день. Смеркалось. Ветер и капли дождя стучали в стекла окон. Екаб и Марта сидели в полутемной комнате. Оба молчали и неотвязно думали все об одном и том же. Скоро их семейство должно увеличиться. Что будет тогда? Екаб — снова безработный. Где найти работу?.. хлеб?.. Эти думы никак нельзя было назвать весенними.
В тот вечер в маленьком домике на окраине Екаб и Марта оставались только вдвоем — соседи по квартире ушли к родным на семейное торжество.
Да… Кое-как прожита суровая зима. Уже давно приходится испытывать лишения. И никаких определенных видов на работу! Но они не очень унывали — будет же когда-нибудь лучше, в жизни ведь случается всякое.
Долго они размышляли о будущем. О платяном шкафе, который приобретут в рассрочку, как только Екаб накопит денег для первого взноса, о гардинах для единственного окна их комнаты и о том, каким именем назовут своего ребенка. Они думали только о себе, только о своей маленькой обыденной жизни. Так мало требовалось, чтобы сделать ее счастливой.
— Как думаешь, примут тебя обратно на фабрику, когда начнет работать вторая смена? — спросила Марта.
Екаб ответил утвердительно — ему это обещали еще осенью. Но он не сказал, что вчера в разговоре с мастером Уписом пришлось немного поспорить.
— Куда я тебя такого дену, если ты готов господам глаза выцарапать? — сказал ему мастер. — Думаешь, не знают, кто на фабричном заборе пишет лозунги? Есть такие, кто видит…
Екаб ни словом не обмолвился и о том, что прошлой ночью среди рабочих лесопилки произведены аресты. В этом, конечно, не было ничего особенного, так как приближалось Первое мая. Каждый год в это время предусмотрительная полиция сажала в тюрьму подозрительных, чтобы потом было меньше хлопот. Это действительно довольно тяжелый труд — в первомайское утро соскабливать воззвания, которые были так хорошо приклеены к стенам зданий и заборам, что приходилось работать в поте лица. Но самое неприятное для полиции заключалось в том, что из года в год в ночь на Первое мая воззваниями заклеивалась также одна из стен полицейского участка, а на двух самых высоких фабричных трубах величаво и вызывающе развевались красные полотнища. Многие диву давались: как такое можно совершить? Ведь за несколько дней до Первого мая у всех фабричных труб выставлялись специальные наряды полиции, везде кишмя кишели шпики, к тому же все подозрительные лица заранее были «изъяты из обращения».
Екаб невольно усмехнулся, вспомнив, что произошло в прошлом году. Тогда тоже, несмотря на все меры, принятые полицией, над двумя заводскими трубами взвились красные флаги. Начальник участка неистовствовал, как белены объевшись, грозился разогнать всех своих подчиненных, но это ничуть не помогло делу. Алые стяги гордо развевались над городом, посылая привет угнетенному народу и возвещая его праздник, который пытались запретить какие-то самодуры. Утром рабочие, направляясь на работу, как ни были они загнаны и подавлены, смотрели на флаги с любовью и надеждой, отвечая кивком головы или улыбкой их приветствию.
Начальник участка из кожи вон лез, но один флаг продолжал реять до самого обеда. Это была самая высокая фабричная труба во всем районе, и ее видно было довольно далеко. Ни у кого из полицейских не хватило духу залезть на ее верхушку и снять флаг. Они добирались только до половины и спускались обратно — выше скобы были густо намазаны смолой и варом.
У подножия трубы собрался целый табун ребятишек. Они наблюдали за суматохой и зубоскалили по поводу неудач полицейских «верхолазов». Тогда начальник участка обратился к ребятам с предложением:
— А ну, кто из вас хочет заработать один лат? Тот, кто снимет флаг и спустится с ним вниз, получает деньги наличными.
Но ребят не так-то легко было соблазнить на это дело.
— Полезай сам. Мои штаны стоят больше, чем твой лат.
Начальник проглотил обиду и обещал больше.
— Получите новые штаны и еще лат впридачу.
Но и это предложение оказалось безрезультатным. Было очевидно, что ребята набивают цену. Когда начальник назвал новую ставку — десять латов и штаны, — с этим предложением чуть было не согласился сын лавочника Фрейманиса. Однако ребята ему угрожающе шепнули на ухо:
— Попробуй только лезть наверх — мы тебе покажем, где раки зимуют!
Сын торговца сразу успокоился. Начальнику участка ничего не оставалось, как вызвать пожарных, однако и те сегодня почему-то не торопились. И верно — ведь ничего не горело.
Когда Марта спросила Екаба, почему он улыбается, тот рассказал о происшествии. Она рассмеялась.
— Как ты думаешь, нынче на трубах тоже появятся флаги?
— А как же иначе? — ответил Екаб.
Марта хотела что-то сказать, но вдруг почувствовала предродовые схватки.
— Может быть, пригласить акушерку? — встревожился Екаб. — Я схожу за ней.
— Еще рано, — ответила Марта. — Подождем до утра.
Но боли становились все сильнее и сильнее. Марта судорожно стиснула руку мужа. На лбу у нее выступил пот.
— Утра незачем ждать, — сказал Екаб. — Я схожу за акушеркой, а ты сейчас же ложись в постель.
— Да, да… иди… — Молодая женщина тяжело дышала. — Иди, конечно…
Екаб разыскал свою шапку и, бросив взгляд в сторону кровати, уже собрался идти, как вдруг снаружи раздались чьи-то шаги и стук в дверь.
— Кто там? — спросил Екаб.
— Открывайте! Полиция. Ну, быстрее, быстрее пошевеливайтесь!
Екаб открыл дверь.
— Прошу потише, в комнате больная, — шепнул он, впуская пришедших.
Их было трое — двое полицейских и один в штатском. Он, очевидно, был за главного, — полицейские беспрекословно выполняли его приказания.
— У вас нет лампы побольше? — спросил шпик, когда Екаб засветил маленькую керосиновую коптилочку.
— Нет, только эта.