Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя

Ковалевский Егор

Военные действия 1853-54 годов шли рядом с дипломатическими переговорами и часто им подчинялись: это отличительная черта кампании. Отсюда – частые колебания, нерешительность удара, передвижения войск, приступы и отбой, напрасные переходы через Дунай. Мы, по необходимости, должны будем беспрестанно удаляться с поля битвы к борьбе дипломатической.

В настоящее время, когда страсти, возбужденные газетными глашатаями, улеглись, и дальнейшее развитие событий, само собою, разоблачает истину, нет надобности следовать за всеми изгибами дипломации; достаточно одного простого, исторического изложения дела, чтобы вполне понять происхождение и значение той грозной коалиции, которая против нас составилась.

Сношения наши с Турцией, в последнее время царствования Императора Николая I, с каждым годом становились затруднительнее. Самые законные требования наши встречали противодействие в Диване, благодаря вмешательству представителей иностранных держав, силившихся овладеть политикой постепенно ослабевающей Турецкой монархии: всем памятен вопрос о политических выходцах и перебежчиках. Мы упоминаем здесь именно о нем для того, чтобы показать иностранцам, приписывающим России себялюбивые виды завоеваний, как легко было для нее в то время, когда вся Европа трепетала и билась в судорожном изнеможении внутренних революций, как легко было России, сильной и непоколебимой, как гранит, среди этих волнений, рушиться всей своей тяжестью на Турцию и уничтожить ее. Тем несомненнее был бы успех, что войска наши, ходившие спасать другое распадавшееся государство, уже вернулись, покрытые славой, и, находясь недалеко от Турции, были готовы к новым победам. Но мы не воспользовались минутой бессилия и совершенного отчуждения и одиночества своего врага. Если противники России утверждают, что в политике все средства позволительны, то пусть обвиняют дипломатов, не воспользовавшихся случаем, но не посягают на наше нравственное чувство. Беззащитности положения, Турция обязана своим спасением. Русский двор удовольствовался в то время объяснениями весьма неточными и обещаниями, на которые, конечно, он не мог вполне рассчитывать. Русскому ли кабинету не знать двуличной политики Дивана!

На Востоке всякая уступка принимается за слабость, и Порта решилась на поступок достойный других времен; едва уступила она законным требованиям России в вопросе о Святых Местах и султан издал собственноручный хатт-и-шериф – акт, считающийся самым важным в Турции, как вслед затем нарушил его в пользу католического духовенства, по настоянию представителя Франции: Порта, как будто с намерением коснулась предмета самого близкого и священного для каждого русского. С другой стороны, нетерпимость и фанатизм Турции угнетали миллионы людей, миллионы христиан, и гнет правительства по преимуществу ложился на православное население, вопреки заключенным с Россиею трактатам, вопреки издаваемым Диваном фирманам.

Есть люди, которые решаются говорить, что положение раиев не так бедственно, как его вообще описывают, и что правительство турецкое постоянно стремится к улучшению его. Неужели они утверждают это искренно, обманываясь сами, а, не обманывая с особой целью, с какой-нибудь вперед заданной мыслью других? Сомнительно! Турция слишком хорошо известна в наше время, а потому защитники ее народности не могут оставаться в подобном заблуждении и неведении. Обращаюсь ко всем, кто когда-либо путешествовал в Турции, и спрашиваю, кого из них не поржало состояние края? Кто, положив руку на сердце, может сказать, что раии пользуются какими-нибудь правами граждан, более – правами человечества?

Есть ли страна благодатнее той, которую занимает Турецкая империя? Едва ли! Есть ли народ злополучнее ее подданных – христиан? Конечно нет. Раия [1] – стадо, табун – так обыкновенно называют турки своих поданных – христиан; как со стадом и обращаются с ними, если не хуже; и это название, раия, еще милостивое, официальное; обыкновенная кличка – гяур, неверный, собака!

Подобно средневековому еврею, христианин заклеймен здесь особым презрением и носит наружные отлички, чтобы мусульманин с первого взгляда мог ему выразить свою долю омерзения. Ему присвоен особый цвет платья; ему не дозволяется употребления седла при верховой езде; если он встретится с турком, то должен встать с лошади, как бы тропа ни была узка, а чтобы турку свободнее было проехать, можно сбросить в пропасть лошадь христианина, – благо еще, если пощадят седока. У христианина нет собственности. Имущество, семья, дети – все зависит от каприза властелина. Он может отнять у гяура все, избить его самого. Где найдешь правосудие? Судья – такой же турок; свидетельство христиан в сущности не принимается; а кто из мусульман будет уличать своего в деле гяура: закон Магомета запрещает подобное действие. Зло кроется в самом законе, в Коране. Порталис сказал чрезвычайно верно: «lorsque les abus sont l'oeuvre des lois, le mal est incurable, car il se trouve dans le rem`ede m^eme» [2] .

1

Раия, или правильнее, раая, слово арабское, принятое турками; это – множественное число единственного рае; означает стадо, скот, табун.

2

Поскольку злоупотребления являются производными законов, болезнь неизлечима, т. к. она находится в самом лекарстве (пер. с фр.). – Прим. ред. Напрасно думают, что уступки, вымогаемые у Порты европейской дипломацией имеют какое-нибудь значение. Все эти танзиматы, хатт-и-шерифы, хатт-и-гумаюмы и другие акты – ничто иное как мертвая буква. Стоит побывать в любой турецкой провинции и убедиться в этом; а чтобы нас не заподозрили в пристрастии, мы выписываем пример из иностранного писателя (Alexandre Bonneau. Les Tures et la civilisation. 1860). Христианин жаловался на турка в Мегкеме, одном из главных судилищ Константинополя. Обиженный привел в свидетели нескольких из своих единоверцев. Свидетельство христианина не приемлется перед судом Божьим, отвечал судья. – А танзимат? – Гяур, Порта может предоставлять право кому хочет и как хочет; а мы, правоверные, признаем один закон, один танзимат – коран, также точно как признаем единого Бога, которого пророк Магомет!

Еще и теперь в большей части местностей, куда не проникает влияние особенно энергического европейского консула, христианин может молиться только украдкой. Самые похороны совершаются по ночам, впотьмах, втихомолку, чтобы не встревожить фанатизм правоверных мусульман. Вообще, никаких видимых знаков христианской религии не допускается. Дипломаты указывают с торжеством на два-три креста, водруженных на церквах, и пять-шесть повешенных колоколов; но давно ли и надолго ли? До первой фанатической резни!

Ламартин, в своем хвалебном гимне Турции, говоря о ее веротерпимости, прибавляет, что у нее не было Варфоломеевской ночи. А истребление христиан в Константинополе при первом известии о восстании их! И это когда? В XIX веке. А Сирийская резня! Действительно, надо быть слишком предубежденным в пользу турок, или смотреть сквозь стену кавасов, которыми многие путешественники окружают себя, или руководствоваться побочными политическими побуждениями, чтобы восхвалять правление блестящей Порты, как это делал Ламартин, Уркварт, Пириш и немногие другие, особенно английские туркофилы. В опровержение их, именно, мы приведем здесь слова, сказанные в 1822 году в английском парламенте лордом Эрскином. «Должно считать позором для английской нации, что министерство не отозвало посланника из Константинополя, и не прекратило сношений с турецким правительством после тех ужасных сцен убийства, которые совершались по предписанию Порты (о них мы сейчас говорили). Все ужасы торговли невольниками ничто, сравнительно с ними. Союз с такой нацией всегда был недостоин английского правительства и народа. Теперь же он постыден. Задача наша – выбросить турок из Европы, для чего должны соединиться все цивилизованные народы». Голос благородного лорда, конечно, откликнется в потомстве.

Если турки не решились попытаться на всеобщее обращение порабощенного народа в магометанство, то это столько же из опасений, как из расчета, а ни как не по веротерпимости. Во время своей силы, султаны не прочь были обращать христиан целыми массами в магометанство; так, некогда, брали они пятого мальчика из раиев для того, чтобы пополнить ими кадры янычар, разумеется, предварительно потурчив их. Щадят раиев и по другой причине. Действительно, кто бы стал обрабатывать и ту ничтожную часть обширных и плодоносных земель, которая обрабатывается теперь, если бы не было раии, стада? Мусульманин считает за стыд коснуться земли; труд не по нем. Ему – ятаган; христианину – соха.

Старый, прежний Османлы еще мог привязать к себе хотя какими-нибудь добрыми свойствами. Он был храбр, честен, всегда трезв. Случалось мне, в молодости, иногда встречать турка старого закала, отличающегося благородной простотой, природной правдой слова, суждений, даже поступков и тем сочувствием к низшим и слабым вообще, а особенно к детям, которое вообще выражает человечность. Нынешний турок – иного нрава. Променяв свой походный шатер на гарем, он в нем проводит жалкую жизнь свою. Поджав ноги, забившись в угол дивана, с чубуком во рту, сидит он, бессмысленно глядя на клубки дыма, застилающего перед ним весь свет: ни жизни в тусклых глазах, ни выражения в лице, бледном, отекшем от постоянного бездействия, сладострастия, курения табаку, а иногда опиума или гашиша. И этот человек, этот мусульманин, хотели мы сказать, господствует над лучшей частью Европы, пользуясь всеми благами, которые в поте и крови добывают ему раии. – Пусть бы еще он действовал по праву сильного, но и этого не осталось за ним. Соперничество и взаимное недоверие христианских держав поддерживают в них жизнь; и этих враждебных чувств, которые постоянно держат Европу в напряженном состоянии, должна желать Турция для собственного, никому не нужного существования. К ней вполне идет стих Овидия:

«Saepe premento deo, fert deus alter opem.»

Три миллиона мусульман властвуют над 12 1/2 мил. христиан в Европейской Турции; и из этих трех мил. только одна треть настоящих турок, османлы [3] .

Какая же причина такого неестественного положения? Думаем, что читатель увидит ее из хода нашего изложения. Во всяком случае, правительство турецкое также бессильно как и народ, на который оно опирается или должно бы опираться. Власть сосредоточена в Константинополе, в руках верховного визиря и министров, участь которых прежде зависела от интриги гаремной, а нынче – европейских представителей.

3

Точные статистические сведения о Турции невозможны: в этом мы убедились на опыте; самыми добросовестными и верными, по возможности, остаются показания Ами Буэ (La Turquie d'Europe etc. par Ami Bou'e etc. Paris. 1840). Хотя они несколько и устарели, но в Турции нельзя рассчитывать на приращение народа; магометанское население, напротив, ежегодно уменьшается и можно бы вычислить, приблизительно, время его исчезновения, если бы оно не возобновлялось приливом из Азии; главная причина тому – полигамия и рекрутский набор, который распространяется только на магометанское население. Христианские же племена мало увеличиваются по случаю беспрестанных возмущений и эмиграций (в свободную Грецию, Далмацию, Сербию и др.).