Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя
Шрифт:
Император Николай I, истощив чрез своих представителей при Оттоманской Порте все убеждения и доводы, и все еще стараясь избегнуть совершенного разрыва, решился послать в Константинополь чрезвычайного уполномоченного с письмом своим к султану, облегчая тем для министров Турции пути к переговорам и примирению с русским двором. Ошибаются те, которые приписывают этому посольству воинственные замыслы и не знают событий последних лет.
Не только не замышляли мы объявить кому-либо войну, но и не ожидали ее; иначе – союзники нашли бы нас, конечно, лучше приготовленными к встрече их. Если же тогда еще русский кабинет заботливо смотрел на критическое состояние Турции и искренно разделял с другими державами опасения в случае распадения этого политического тела, то эти опасения были весьма естественны и вполне оправдались последующими событиями. Турецкая империя в то время служила полем действия иностранной политики, иностранных интересов, иностранных интриг. В ней не было ни самостоятельности, ни свободы управления, неразлучных
Обращаюсь к посольству князя Меншикова.
Глава вторая
Дипломатические сношения князя Меншикова. – Первоначальные действия Порты. – Приезд и политика Стратфорд-Редклифа. – Уступчивость русского двора. – Проект ноты князя Меншикова. – Противодействия Дивана, поощряемые иностранными представителями. – Отъезд князя Меншикова и потом всей миссии. – Дальнейшие сношения наши с Портой. – Занятие Княжеств становится неизбежным. – Манифест.
Князь Меншиков приехал в Константинополь 16/28 февраля. 24-го февраля, в сопровождении всей своей свиты и константинопольской Императорской миссии, он имел аудиенцию у султана, в Чераганском дворце, где и представил ему свои верительные грамоты. Русский посол был принят с должными почестями и получил приглашение бывать в султанском дворце без предварительного о том ходатайства. Великий визирь Мехмет-Али-паша не переставал уверять его в удовлетворительном окончании возникших вопросов. Министр иностранных дел Фуад-эфенди, с которым не хотел вести переговоры кн. Меншиков, после его двуличных и враждебных России поступков, был удален и на его место назначен Рифаат-паша, бывший уже некогда министром иностранных дел.
Приезд русского посла произвел сильное впечатление на Порту, которая поняла всю важность своих виновных действий в отношении к России и, вероятно, готова была бы загладить их, чтобы избавиться от заслуженного возмездия, если бы кн. Меншиков стал действовать немедленно, под влиянием ее страха и отчуждения от посторонних советов. Но он приступил к переговорам не с тем грозным и решительным тоном, с каким их вел предшествовавший ему австрийский уполномоченный граф Лейнинген, назначивший Порте, немедленно по приезде своем, срок для окончательного ответа, угрожая, в случае отказа, двинуть войска внутрь турецких владений. Уверенный в законности своих требований, князь Меншиков надеялся достигнуть успеха путем негоциаций; он дождался приезда посланников Франции и Англии и объяснил последнему свои требования относительно Святых Мест, в уверенности на его содействие.
Иностранные дипломаты упрекают русского посла в том, что он отделил вопрос о Святых Местах от вопроса о покровительстве и защите нашей церкви в Турции, как бы желая достигнуть сначала одного и потом приступить к другому. Не говорю уже о несправедливости такого указания, – князь Меншиков, в разговорах своих с Рифаат-пашой, не раз касался этого последнего предмета и, конечно, был уверен, что министр Порты не скроет его от представителей Англии и Франции, – замечу только, что в этом случае ничто не обязывало его вести переговоры в той или другой форме; он, как и всякий другой посланник, мог избрать тот путь, который ему казался лучше; притом же, в случае непреодолимых препятствий в исполнении второго поручения, такой способ негоциаций давал ему возможность довольствоваться исполнением первого и оставить Константинополь, не прерывая мирных сношений с Портой. Конечно, кн. Меншиков не мог предполагать, что лорд Стратфорд, предуведомленный заранее о втором предложении, изберет именно его, для противодействия русскому правительству, и что он станет оказывать содействие нашему послу в вопросе о Святых Местах только для того, чтобы показать свое мнимое беспристрастие перед лицом Европы.
Стратфорд-Редклиф [11] приехал в Константинополь в апреле месяце и в день приезда своего имел совещание с великим визирем.
Редклиф хорошо изучил Турцию во время продолжительного своего пребывания в качестве английского посла в Константинополе; он видел ясно ее бедственное положение и говорил открыто, что Турция, такова как есть, со своим Кораном, со своей подкупной администрацией неисправима; и не он один изыскивал, чем бы заменить ее в общем равновесии Европы; придумали было целый ряд славянских республик, под покровительством, конечно, Англии, не заботясь о том, свойственно ли это духу народа, никогда не терпевшему такого рода правления, не смотря на соседство республик Венеции и Рагузы, и захотели ли бы славяне покровительства Англии, когда в виду их Ионические острова громко жаловались на такое покровительство! Из дальнейшего хода дел легко убедиться, что Редклиф, противодействуя видам России, вопреки выгод и польз несчастных раиев, которых бедственное положение описывал сам в таких темных красках, которых нередко защищал от всеразрушающего фанатизма Турции, что он, в начале, не был к тому побуждаем требованиями своего кабинета; скорее – он способствовал к увлечению
11
Стратфорд-Каннинг получил титул виконта Стратфорда-Редклифа в 1852 году.
12
Стратфорд-Каннинг назначался послом в С.-Петербург, но русский кабинет, зная его непреклонный, неуживчивый характер, отклонил это назначение.
Лорд Стратфорд, подобно опытному военно-начальнику, прежде чем явиться на поле битвы, изведал те средства, которыми может располагать на нем. Он предварительно заехал в Париж и Вену, и убедился в направлении обоих дворов; оно вполне соответствовало его видам; ему оставалось только придать более смелости и энергии действиям австрийской политики. Что же касается до тюльерийского двора, то ему удалось проникнуть те сокровенные идеи императора Наполеона, которые даже неизвестны были его представителю в Турции [13] . Стратфорд-Редклиф, явившийся в Константинополь после двухлетнего почти отсутствия и вызванный важностью дел, взялся за них со свойственной ему энергией. Его непреклонный характер, его железную волю, не терпевшую ни противодействия, ни даже противоречия могли переносить только турецкие министры. Он не забывал обиды, и горе тому, кто подвергался его мести. Правда, ревнивый к своей власти, он отстаивал своих клевретов от посторонних нападений, хотя не всегда успевал в том, что и было причиной беспрестанной перемены министерства в Турции. В отношении к России, его направление было известно. Подобно, древнему римлянину, который, убедившись в могуществе Карфагена, воскликнул: «Delenda Carthago!» Да падет Карфаген! и потом каждую свою речь в сенате заключал словами: «Delenda Carthago!», – подобно Катону, Редклиф твердил: «Да падет Россия!» и этот возглас перешел в английские журналы, в парламент; «Delenda Carthago!» – воскликнуло, наконец, направленное против нас общественное мнение Европы.
13
The invasion of the Crimea; by Alexander Willam Kinglake.
Политика Наполеона, как увидим, торжествовала.
Князь Меншиков имел поручение стараться заключить с турецким правительством конвенцию (о заключении нового трактата не было и речи). Мог ли наш двор требовать меньшего ручательства от Порты, которая не исполняла даже собственноручных хатт-и-шерифов султана, и без всякого предлога нарушала данные фирманы в пользу другой державы! Это заключение более торжественного акта составляло одно и единственное удовлетворение, которого требовал Государь Николай I за оскорбление, нанесенное Его достоинству нарушением слова султана и самых священных обязательств.
Конвенция относительно церкви, нам единоверной, не представляла ничего нового в народном праве. Во-первых, нет особой разницы между конвенцией и другими дипломатическими актами, исторгнутыми от Турции Францией и Англией в пользу единоверцев, и, во-вторых, в эпоху реформации, многие великие католические державы заключали с другими державами трактаты или конвенции, которыми обеспечивались протестантам разные привилегии, выгоды и льготы. В самой Англии подобных примеров много: так Кромвель, через представителя своего, пуританского посланника Самуила Мореланда, заключил в 1655 году трактат относительно веротерпимости в Савое, а Гиль подтвердил его в 1704 году и т. д. И теперь, во многих землях гражданское положение чуждого им вероисповедания основано на таких договорах; между тем государства, даровавшие подобные обеспечения, вовсе не почитают их нарушением своей независимости или неприкосновенности прав государя.
Наконец, как мы имели случай прежде заметить, для Турецкой империи эта конвенция не представила бы ничего необыкновенного, потому что сам факт ее уже существовал в нашем Кайнаржийском трактате, заключенном еще в 1774 году и подтвержденном Адрианопольским договором.
Тем не менее, однако, русский кабинет, поручая Меншикову заключение конвенции с Портой, не поставил ему необходимым условием эту форму акта. Он желал достигнуть цели путем переговоров, а не силой оружия; а потому русский посол, увидев на месте обстоятельства дела, ограничился требованием заключения сенеда, как акта более свойственного турецким формам и заключающего в себе менее значения по народному праву. Потом, встретив неправильные толкования и вследствие того непреодолимые препятствия по некоторым пунктам сенеда, он изменил или вовсе уничтожил иные из них; наконец, когда Порта, побуждаемая иностранными представителями, отвергала всякое соглашение относительно обязательного договора, посол наш, руководимый миролюбивыми видами С.Петербургского двора, объявил, что если Порта примет и немедленно подпишет составленную им ноту, то он согласится довольствоваться ею.