Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
За насыпью немецкий снайпер в упор выстрелил было в Злуницына, но промахнулся, и пулеметчик Недошковский короткой очередью срезал немца.
Еще не отработали наши пушки, как Злуницын вскочил на гребень насыпи и свалился на немцев. Все бросились вперед.
К насыпи подошли пушки Глуховского. Мост был разбит, наводить новый не было времени.
Капитан Островский крикнул сапер:
— Товарищи, срочно помочь!
Со всех сторон сбежались с досками и бревнами, подняли орудия плечами.
Пушки перенесли, можно сказать, на руках, но с самоходками было труднее — с ними пришлось повозиться.
Саперы и разведчики объединялись в штурмовые группы. Рядовой Ткаченко по узкому коридору вел артиллерию батальона. За ними, не отставая, торопилось несколько самоходок, с них время от времени соскакивали бойцы и приступали к очистке дороги. Это были тоже саперы.
Полк Климова входил в город Кишбер.
Глава четвертая
Бой шел к концу. Усталость была уж давно забыта. Да, кроме того, вид отступающего, бегущего немца способен поднять даже тяжело раненного бойца. Наконец есть в каждом воинском коллективе, если он дружен, единая душа, когда приказ командира как бы только выражает вслух общую мысль. Иной раз еще нет приказа, но все его уже ожидают и готовятся к нему безошибочно. Когда стрелковые батальоны ушли на насыпь и ворвались в город, в батальонных обозах началась тревожная суета. А тут еще вдали показался соседний полк. Каждый ездовой знал, что это означает: это означает ни больше ни меньше, что Климов ворвался в город, а для дальнейшего преследования противника выделены свежие силы. Медлить было нельзя. Обозы на рысях пошли под огнем к городу.
Отстать от своих батальонов, а то, чего доброго, еще допустить до себя полковой обоз — было бы бедою; и батальонные обозники ринулись вперед, обгоняя артиллерию и саперов.
Климов, уже перенесший свой наблюдательный пункт на городскую окраину, издали услышал топот сытых упряжек и скрип перегруженных повозок у моста.
— Вот до чего бесстрашные ребята! — сказал он, смеясь. — Им бы только теперь свои батальоны догнать, а то они так хоть до самой Вены на рысях пронесутся.
Обозы вкатились в узкие улицы и быстро укрылись во дворах. К обозам стали сходиться раненые, — обозники стали санитарами. Кирпичный завод был уже взят. Штурмовые группы углублялись в центральные улицы города.
Климов почесал висок.
— Слушай, — сказал он замполиту, не то советуясь, не то продумывая собственное предложение, — не посадить ли нам сейчас полк на колеса — на что придется: на лафеты, на самоходки, на танки, на фаэтоны и велосипеды, — да в преследование? За час мы не меньше двадцати километров сделаем, а?
Рука его потянулась к телефону, чтобы вызвать начальника штаба, но тот позвонил сам.
— Приказ, Николай Иванович, Выйти на северо-западную окраину и закрепиться.
— Опять рыть? Вот не везет нам!.. Вот судьба!
На длительную стоянку надежд, однако, теперь уже ни у кого не было.
Вспомнили, как на одной из центральных улиц из окна третьего этажа вдруг высунулась лошадиная морда и лениво стала наблюдать за боем внизу, а рядом с нею висел белый флаг, будто лошадь сама его вывесила на всякий случай.
— Как ее, чертяку, туда подняли?..
И хохотали до упаду, перебирая все возможные варианты.
— Кони и те уж стали белые флаги выкидывать… Ну, дальше некуда!
Офицеры сгрудились вокруг Кочегарова.
— Пенясов — молодец, — сказал Коган, ища глазами агитатора и не находя его. — Если бы он не заметил трубы под полотном и не позвал за собой бойцов, пришлось бы мне помутиться часа два…
— Пенясов геройский офицер, ей-богу героический! Замечательно воюет! — Макалатия выкрикнул свое мнение одним духом.
— У вас, Макалатия, тоже хорошо вышло, — сказал Кочегаров, — правильно сделали, что повернули на выстрелы. Я только хотел было послать к вам связного с приказанием на этот счет — смотрю, а вы уже сами повернули.
— Кто сам повернул? Макалатия? — Пенясов поднялся с земли, где он, никем не замеченный, лежа записывал в толстую клеенчатую тетрадь впечатления ночи. — Ты что же молчал, Шота? А я на капитана Кочегарова этот маневр записал. Придется, значит, переделывать.
— Ну, давайте, однако, устраивать батальоны, — заметил молчаливый Коган, — а то… война перерывов но любит.
Батальонные засмеялись, переглянувшись. Коган напомнил им любимую фразу Климова.
И они разошлись по батальонам, чтобы успеть к рассвету дать бойцам отдохнуть.
А Климов, о котором сейчас вспомнили комбаты, в это время пропускал мимо себя батальонные и полковые обозы.
— Цыгане! — кричал он, краснея от раздражения. — Капитан Горелик, это что такое, я тебя спрашиваю?
За обозными повозками шли разнузданные немецкие кони, торопились, загораживая все улицы, какие-то коровы, быки, овцы.
— Что я могу поделать, товарищ гвардии подполковник, скотина любит бежать за человеком, куда же ей деваться…
— А вы чего смотрите? Надо сбить гурт, вести особо. Трофеи подсчитаны?
— Подсчитаны, — оказал начальник штаба. — Уничтожено нами четыре танка, девять орудий, одиннадцать пулеметов да захвачено восемнадцать пулеметов. Двести немецких трупов на поле боя. А пленных всего шестеро.
— А надо бы все-таки уточнить, с кем дрались, — сказал Климов.
Позвонил Кочегаров.
— Приведи людей в порядок, — сказал он, — подполковник сегодня будет, наверно, смотреть батальон. А ты его знаешь — все проверит, в портянках станет копаться.
— Товарищ капитан, где угодно, пожалуйста, пускай копается, чистота до конца будет, — залпом ответил Макалатия, уже отдавший приказ стричь и брить людей и пославший ординарца разыскать помещение, где бы можно было помыться.
В это самое время командир полка и позвонил Кочегарову.
Кочегаров сидел над схемой кишберского сражения.
— Капитан Кочегаров, вот что я тебе скажу, — война перерывов не любит, брат ты мой, — сказал Климов.
Он, вероятно, очень удивился бы, если бы мог видеть, как заулыбался его всегда строгий и подтянутый комбат.
— Так точно, товарищ гвардии подполковник. Война не любит перерывов.
— Ну вот, приготовься к разбору Кишберской операции. Понятно? А завтра в тринадцать ноль-ноль выстрой батальон — приду посмотреть, на кого похожи.