Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина
Шрифт:
Валечка же теперь жила в Москве. У нее была своя хорошая квартира, и Берия решил разом нарушить все связывающие его путы. Однажды под вечер в квартире Валечки раздался долгий, настойчивый звонок, и Берия появился на пороге с букетом роз и грузинской плетенкой, наполненной фруктами, бутылками, шоколадом, конфетами. Был в маршальской форме.
Остолбенелая Валечка, не зная, что сказать, только смотрела расширенными зрачками на человека, привычного ей по застольям у Сталина и столь неожиданного у нее в доме.
— Ну, Валэчка, здравствуй! — густым хрипловатым басом изрек Берия. — Я., прыэхал поздравыт… С дном раздэныя… Вэдь завтра? Нэ так ли? А?
— Да… — пробормотала она. — Но… Ведь., завтра… И… И… И я… Я., не..
— Хочэщь сказат: нэ жьдала? А я… Я нэ гордый… Сам прыэхал… Давно хатэл… А прыэхал — угощай!
Все еще отказываясь понять суть нежданного визита, надеясь, что как-нибудь обойдется, Валечка стала накрывать на стол. А Берия деловито помогал, откупоривал бутылки, резал сыр, колбасу, вообще вел себя привычным хозяином за столом… «Может быть, — думала Валечка, — все это его блажь: посидит, выпьет, поухаживает и уйдет». Робко пригубливала вкусное вино. Была из непьющих… А Берия жадно ел и пил за двоих, дергал очками вверх после каждого стакана, вытирал рог надушенным платком и все победнее, победнее смотрел на перепуганную, смущенную женщину. Да. Любому, любому дала бы она отпор, не побоялась… Но только не этому… «Может, еще уйдет?..» — повторялась мысль.
Но не таков был этот человек. Крепко выпив, он встал из-за стола и подошел к ней, тоже вскочившей, окаменело ждущей. Может быть, Берия обладал тем гипнозом, которым владеет удав, хватающий свои жертвы?
Потом она сидела, склонив голову, растрепанная, растерзанная, боявшаяся проронить слово, а он сидел рядом, гладил ее по плечу и самодовольно, сыто сопел. Наконец сказал:
— Слущяй… Я., может, этого вэчэра… жьдал дэсят лэт. Илы болщэ… Сразу влюбылся в тэбя. В твою красоту… В твою задныцу… Но… Ти сама знаэшь..
Робко посмотрела исподлобья, перевела взгляд на портрет, висевший на противоположной стене. Молодой Сталин смотрел на нее, на них, подняв бровь. Опустила глаза. И Берия тотчас понял:
— Чэго смотрыщь? Он же тэбя бросыл. Он до тэбя издэржялся, пэрэеб вес Болщей театр… Ти нэ знаэщь… сколко у нэго било баб… Я знаю., и тэпэр он ны к черту нэ годэн. И запомны… Нэ он хозяин в страна… Я хозяин! Скоро так будэт… Я. Но пэрэдупрэжьдаю… Пикнэщь… Будэщь… в лагерях… У тэбя вэдь ест сэстра? — И, не дожидаясь ответа: — А у сэстры мужь… был в плэну… Сэйчас в лагере… Поняла?
Она плакала.
— Ладно… Утрыс… Харощяя ты, телка… Часто бэспокоит… нэ буду… Иногда… Я вэд тоже., грузын. Прывыкнэщь… Не бойся и помны: Лаврэнтый Бэрыя на вэтэр слов нэ бросаэт..
И, одевшись, нацепив очки, вдруг быстро ушел. Об его приходе напоминала лишь корзина с фруктами и бутылки на столе, которые Валечка тотчас понесла в ванную, чтобы вылить вино в унитаз.
Черное вино текло, как жидкая кровь.
* * *
А через неделю генерал Власик вдруг обнял ее в коридоре, у комнаты, обнял совсем собственно. И на попытки возмутиться произнес:
— С Берией таскалась? Мне ведь все известно. Ты думала: за тобой нет пригляду? Есть, Валечка, есть… Е-есть… И теперь дело за тобой. Я ведь тебя для себя искал. Для СЕБЯ тогда выбирал. Да САМ тебя у меня выхватил… А Берия… Берия потешится — бросит. Баб у него, кобеля… Школьница даже есть… Поняла? А я не брошу… Я — люблю… Я, может, сколько ночей из-за тебя не спал! Извелся., было, — и начал целовать в щеки, в волосы жадно, табачно, водочно… Мял громадными ладонями. Притискивал.
И — странно, по сравнению с Берией, она почувствовала вдруг некое неясное облегчение.
Вот уже третий из самых главных в стране объяснялся ей в любви. Самых главных и грозных.
* * *
Сталин же еще с пятьдесят первого года словно забыл о ней. Теперь он редко жил в здании самой двухэтажной дачи. Чаще в домике, построенном специально для него одного, и так закрыто и отдельно, что даже всю обслугу заменил одной старательной, невзыскательной Матреной Бутузовой, которая и подавала одежду, и гладила, и следила за чистотой, и приносила обед. И на самой даче Сталин прекратил прежние большие обеды для Политбюро. Часто теперь одиноко сидел у камина, иногда приносил какие-то бумаги и жег их лист за листом. В таком же одиночестве сидел он и на верандах, вглядываясь в лесопарк, точно ожидая оттуда проявления чего-то спасительного.
Валечка нежданно оказалась как будто отстраненной от вождя и от всех своих прежних обязанностей. Сталин словно забыл о ее существовании. Напомнить же ЕМУ о себе было попросту невозможно.
Зато Власик при каждом удобном случае дарил ей теперь свою заботу и внимание. Вероятно, Валечка с горечью (или с радостью?) примирилась с безразличием вождя, вероятно, посчитала себя теперь даже свободной. И — ошиблась, как все бывшие и бывавшие у Сталина, при Сталине, возле Сталина. Сталин не забывал ничего, никого, никогда.
И если разведка его, возможно, упустила визит Берии, то Берия не собирался отдавать Власику пригожую медсестру. Надо было что-то решать, а Берия из всех стальных солдат Сталина, за исключением, пожалуй, маршала Жукова, с которым, как он считал, уже разделался, спровадив сперва в Одессу, а потом еще дальше, в Свердловск, был наиболее решительным солдатом. Делить мягкую красавицу с ненавистным Власиком он не хотел. Отдать вот так просто было не в его привычках.
На Власика Берия давно копил компромат, а заодно подготовил досье и на Поскребышева. Выяснилось: женат на родственнице жены сына Троцкого Седова. Берия едва не прыгал от радости: самые надежные и ближайшие к Сталину люди оказались в его железном кулаке.
В один далеко не прекрасный летний день Берия явился в Кунцево с особым докладом.
Стояло начальное подмосковное лето. Зной и сушь. А Сталин с годами все тяжелее переносил как морозы, так и жару, на которую раньше не обращал внимания, но теперь астма, эмфизема легких и гипертония долили его. Но, возможно, не только гипертония… Если кто-то считал, что вождь стал равнодушным к женским прелестям, к отстранению Валечки, тот ошибался… Просто ВОЖДЬ не желал НИКОМУ демонстрировать свою слабость и немощность. Никому… Даже врачам… Даже своей многолетней наперснице..