Собрание сочинений
Шрифт:
— Я ни одной не вижу, — сказала Сибил.
— Это понятно. Повадки у них оченьпричудливые. — Он толкал матрас дальше. Вода еще не поднялась ему до груди. — И жизнь весьма трагичная, — сказал он. — Ты знаешь, что они делают, Сибил?
Та покачала головой.
— Ну, они заплывают в норку, где лежит много бананов. Когда они туда вплывают, на вид они — очень обыкновенные рыбки. Но внутри они ведут себя, как свинки. Да я вообще знал одну банабульку, которая заплыла так в бананорку и слопала целых семьдесят восемь бананов. — Он подтолкнул матрас с пассажиркой на фут ближе к горизонту. — Естественно,
— Не очень далеко, — сказала Сибил. — И что с ними потом?
— С кем что потом?
— С банабульками.
— А, когда они налопаются бананов и не могут выплыть из бананорки?
— Да, — сказала Сибил.
— Ну, мне очень не хочется тебе говорить, Сибил. Они умирают.
— Почему? — спросила Сибил.
— Ну, на них нападает бананемочь. Ужасная болезнь.
— Вон ползет волна, — тревожно сказала Сибил.
— Мы не обратим на нее внимания. Мы ей покажем нос, — сказал молодой человек. — Как два задаваки. — Он взялся за лодыжки Сибил и нажал вниз и вперед. Матрас вспорол гребень волны. Светлые волосы Сибил окатило, но вопила она с удовольствием.
Рукою, когда матрас выровнялся, она откинула с глаз размазанную мокрую прядку и сообщила:
— Я только что видела.
— Кого видела, милая?
— Банабульку.
— Господи, не может быть! — сказал молодой человек. — А у нее во рту были бананы?
— Да, — сказала Сибил. — Шесть штук.
Молодой человек вдруг взял мокрую ногу Сибил, свисавшую с матраса, и поцеловал в стопу.
— Эй! — повернувшись, произнесла хозяйка ноги.
— Сама эй! Возвращаемся. Тебе уже хватит?
— Нет!
— Извини, — сказала он и стал толкать матрас к берегу, пока Сибил не сползла в воду. Оттуда уже молодой человек нес его в руках.
— Пока, — сказала Сибил и без сожалений побежала к отелю.
Молодой человек надел халат, туго запахнул его, а полотенце сунул в карман. Подобрал скользко-мокрый громоздкий матрас, взял под мышку. В одиночестве побрел к отелю по мягкому горячему песку.
В цоколе отеля, через который полагалось входить купальщикам, в лифт с молодым человеком зашла женщина: нос у нее был вымазан цинковой мазью.
— Я вижу, вы смотрите на мои пятки, — сказал молодой человек, когда кабина двинулась.
— Прошу прощения? — отозвалась женщина.
— Я сказал, вы смотрите на мои пятки.
— Прошу прощения.Вообще-то я смотрела в пол, — сказала женщина и отвернулась от него к дверям.
— Если хотите смотреть на мои пятки, так и скажите, — произнес молодой человек. — Только, черт побери, не надо исподтишка.
— Дайте мне выйти, пожалуйста, — быстро сказала женщина молоденькой лифтерше.
Двери кабины открылись, и женщина выскочила, не оглянувшись.
— У меня две нормальные пятки, и я не вижу ни малейшего повода, черт побери, на них пялиться, — сказал молодой человек. — Пятый, прошу вас. — Из кармана халата он достал ключ.
Он вышел на пятом этаже, прошагал по коридору и открыл дверь номера 507. В комнате пахло новыми чемоданами из телячьей кожи и ацетоном.
Он глянул на девушку, спавшую на узкой кровати. Затем подошел к чемодану, открыл его, из-под груды трусов и маек вытащил автоматический «ортгис» калибра 7,65. [53] Отщелкнул обойму, осмотрел,
53
«Ортгис» — немецкий пистолет, разработанный конструктором Генрихом Ортгисом, выпускался с 1920-х годов компанией «Дейче Верке». Во время Второй мировой войны считался популярным трофеем у американских солдат.
Дядюшка Хромоног в Коннектикуте
Когда Мэри Джейн наконец отыскала Элоизин дом, было уже почти три. Элоизе, вышедшей на дорожку встречать, Мэри Джейн объяснила, что все было совершенно изумительно,она доскональнопомнила дорогу, пока не свернула с Меррик-паркуэй. Элоиза сказала:
— Мерритт-паркуэй, голубушка, — и напомнила Мэри Джейн, что та уже дважды находила дом, но Мэри Джейн возопила — что-то неоднозначное, про коробку «клинексов» — и бросилась к своей машине с откидным верхом. Элоиза задрала воротник верблюжьего пальто, повернулась к ветру спиной и стала ждать. Мэри Джейн вернулась через минуту, вытираясь листиком «клинекса», но по-прежнему размазанная и даже испачканная. Элоиза бодро сообщила, что обед к чертовой матери сгорел — и «сладкое мясо», и все, — но Мэри Джейн сказала, что все равно поела в дороге. По пути к дому Элоиза спросила, как так вышло, что у Мэри Джейн выходной. Та ответила, что у нее не целыйдень выходной; просто у мистера Вайинбёрга грыжа, и он сидит дома в Ларчмонте, а ей нужно доставлять ему почту и записывать каждый день письмо-другое.
— А что это вообщетакое, грыжа? — спросила она.
Элоиза, бросив сигарету на грязный снег под ногами, ответила, что не знает точно,однако Мэри Джейн переживает зря — у нее такой все равно не будет. Подруга ответила:
— А, — и обе вошли в дом.
Через двадцать минут они допивали в гостиной первые «хайболы» и общались в манере, свойственной бывшим соседкам по студенческому общежитию, а возможно — этим соседством и ограниченной. Но их связывало и кое-что покрепче — ни та, ни другая колледж не закончили. Элоиза ушла на втором курсе в 1942-м, через неделю после того, как ее застукали с солдатом в закрытом лифте на третьем этаже общежития. Мэри Джейн — на том же курсе, в той же группе, чуть ли в тот же месяц — бросила учебу, чтобы выйти замуж за курсанта-летчика, расквартированного в Джексонвилле, Флорида, — поджарого паренька из какого-то Укропа, штат Миссисипи, он просто бредил самолетами и два из трех месяцев своей семейной жизни с Мэри Джейн провел на гауптвахте за то, что ткнул ножом военного полицейского.
— Нет, — говорила Элоиза. — На самом деле, в рыжий. — Она растянулась на кушетке, скрестив худые, но очень симпатичные ноги в лодыжках.
— А я слыхала, в блондинку, — повторила Мэри Джейн. Она сидела на синем стуле. — Эта, как бишь ее, клялась и божилась, что в блондинку.
— He-а. Точно тебе говорю. — Элоиза зевнула. — Я чуть ли не в комнатес ней была, когда она красилась. Что такое? Сигарет больше нет?