Собрание сочинений
Шрифт:
— Дождик. Дождь начинается.
— Я знаю.
А потом она чего сделала — я чуть не сдох: потом она залезла ко мне в карман и вытащила этот красный охотничий кепарь, и мне на голову нахлобучила.
— А тычего — не хочешь? — спрашиваю.
— Можешь поносить пока.
— Ладно. Только ты быстрей давай. На карусель опоздаешь. И лошадь твою займут или еще чего.
Только она все равно не дергалась.
— А ты по правде сказал? Ты правда никуда не уезжаешь? Правда потом домой пойдешь? — спрашивает.
— Ага, — говорю. Причем — по-честному. Я ей не наврал. Я по-честному потом домой пошел. — Ну давайуже, — говорю. — Начинается.
Она
Ух, вот тут и ливануло сверху, просто гадски. Как из ведра,чесслово. Все предки — и штруни, и все вообще — подбежали и столпились под самой крышей карусели, чтоб до костей не промокнуть или как-то, а я еще сколько-то на лавке посидел. Промочило меня будь здоров, особенно шею и штаны. Кепарь меня по-честному прикрывал в каком-то смысле, только я все равно промок. Да и наплевать. Мне вдруг ни с того ни с сего так путёво стало — от того, как Фиби такая все ездит и ездит, круг за кругом. Я чуть, нафиг, не заревел вообще, так мне путёво стало, сказать вам правду. Фиг знает, почему. Просто она так, нафиг, милосмотрелась там, круг за кругом, в этом своем синем пальтишке и всяко-разно.
Господи, вот жалко — вас там не было.
Вот и все, чего я рассказать хотел. Наверно, можно бы еще про то, чего я делал, когда домой пришел, и как заболел и всяко-разно, и в какую школу осенью пойду, когда отсюда вылезу, только мне чего-то не в жилу. По-честному. Мне сейчас про это не особо интересно.
Куча народу, особенно этот мозгоправ, который у них тут, меня спрашивает все время, собираюсь ли я как-то примениться, когда в сентябре в школу вернусь. По-моему, дурацкий вопрос. В смысле, откуда знать, что собираешься делать, пока не сделаешь?Правильный ответ: ниоткуда. Мне кажется,я знаю, но откуда? Чесслово, дурацкий вопрос.
С Д.Б. не так фигово, как с прочими, но он тоже мне кучу вопросов задает. В прошлую субботу приехал с этой своей английской девкой, что у него в новой картине снимается, которую он написал. Вполне себе ломака такая, но очень симпотная. В общем, один раз, когда она в дамскую комнату увалила, которая, нахер, тут аж в другом крыле, Д.Б. меня спросил, как мне вся эта фигня, про которую я вам только что рассказал. И тут уж хер знает, что и сказать. Фигего знает, как она мне, если по правде. Не надо было стольким людям рассказывать. Я только, наверно, знаю, что мне вроде как не хватаетвсех, про кого я рассказывал. Даже этого Стрэдлейтера и Экли, например. Мне, пожалуй, даже этого, нафиг, Мориса не хватает. Умора. Вообще никому ничего никогда не рассказывайте. А расскажете — так и вам всех начнет не хватать.
Девять рассказов
Дороти Олдинг и Гасу Лобрано [47]
Нам известно, как звучит хлопок двух ладоней.
Но как звучит хлопок одной?
Самый день для банабульки
В отеле поселились девяносто семь рекламщиков из Нью-Йорка и так забили все междугородные линии, что девушке из 507-го пришлось ждать соединения с полудня чуть ли не до половины третьего. Однако времени она не теряла. Прочла в женском карманном журнале статью «Секс — развлечение. Или ад?» Вымыла щетку и расческу. Свела небольшое пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке из «Сакса». [49] Выдернула два свежих волоска, пробившихся из родинки. Когда телефонистка наконец вызвала девушкин номер, та сидела в нише окна и докрашивала ногти на левой руке.
47
Дороти Олдинг (1910–1997) — литературный агент Дж. Д. Сэлинджера. Гас Лобрано — редактор разделов прозы и поэзии журнала «Нью-Иоркер» в 1940-1950-х гг.
48
Коан «Одна рука» японского поэта, художника и проповедника Хакуина Осё (1685–1768).
49
«Сакс Пятая Авеню» — американский элитный универсальный магазин, основан в 1898 г.
Такие девушки совершенно ничего не станут бросать, если звонит телефон. У таких, судя по всему, телефон не умолкает с наступления половозрелости.
И вот телефон разрывался, а она подвела кисточку к ногтю мизинца и очертила контур лунки. После чего закрыла пузырек и, встав, помахала в воздухе левой — невысохшей — рукой, туда-сюда. Затем сухой рукой взяла из оконной ниши уже полную пепельницу и перенесла на тумбочку, где стоял телефон. Села на заправленную узкую кровать и — на пятом или шестом звонке — сняла трубку.
— Алло, — сказала она, отставив левую руку подальше от белого шелкового халата, который только на ней и был — да еще шлепанцы: кольца остались в ванной.
— Нью-Йорк вызывали, миссис Гласс? На проводе, — сказала телефонистка.
— Спасибо, — ответила девушка и пристроила пепельницу на тумбочке.
Пробился женский голос:
— Мюриэл? Ты?
Девушка слегка отвернула трубку от уха.
— Да, мама. Ты как? — ответила она.
— Я до смерти за тебя переживала. Ты почему не позвонила? У тебя все хорошо?
— Я пыталась дозвониться вчера вечером и позавчера. Здесь телефон…
— У тебя все хорошо, Мюриэл?
Девушка увеличила угол между ухом и трубкой.
— Все прекрасно. Только жарко. Такой жары у них во Флориде не бывало с…
— Ты почему не позвонила? Я до смерти за…
— Мама, дорогая моя, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, — сказала девушка. — Вчера вечером я звонила дважды. Один раз прямо после…
— Я и отцу твоему сказала вчера вечером, что ты, наверное, позвонишь. Так нет же, он… У тебя все хорошо, Мюриэл? Скажи правду.
— У меня прекрасно. И хватит уже спрашивать.
— Вы когда доехали?
— Откуда я знаю? В среду утром, рано.
— Кто вел?
— Он, — ответила девушка. — И не дергайся. Вел он очень славно. Я даже поразилась.
— Онвел? Мюриэл, ты дала мне слово, что…
— Мама, — перебила девушка. — Я же говорю. Он вел машину оченьславно. Вообще-то не больше пятидесяти всю дорогу.
— А с деревьями не глупил, как раньше?
— Я же сказала,мама, он очень славно вел. Ну пожалуйста. Я попросила его держаться поближе к белой полосе и все такое, и он меня понял и держался. На деревья даже старался не смотреть, я видела. Кстати, папа машину починил?
— Нет еще. Требуют четыреста долларов только за…
— Мама, Симор сказалпапе, что заплатит за ремонт. Незачем…
— Ну, посмотрим. Как он держался — в машине, ну и в целом?
— Нормально, — ответила девушка.