Собрание сочинений
Шрифт:
— Это я, — продолжала Тяпа. — Вице-адмирал Танненбаум. Урожденная Гласс. Инспектирую стермафоры.
На сей раз ответ последовал.
— Ты никакой не адмирал. Ты дама, —сказал Лайонел. Каждая его фраза обычно переламывалась оттого, что он захлебывался дыханием, и подчеркнутые слова нередко не взлетали, а тонули. Тяпа не только слушала его голос, но и как бы наблюдала за ним.
— Кто тебе такое сказал? Кто сказал, что я не адмирал?
Лайонел ответил, но неслышно.
— Кто? —
— Папа.
Не поднимаясь с корточек, Тяпа опустила руку перед собой и коснулась досок пирса, чтобы не потерять равновесия.
— Твой папа отличный парень, — сказала она, — только, наверное, большей сухопутной крысы я в жизни не встречала. Истинная правда — в порту я дама, этоправда. Но подлинное мое призвание — первое, последнее и вечное — это манящий…
— Никакой ты не адмирал, — сказал Лайонел.
— Прошу прощения?
— Ты не адмирал. Ты все время дама.
Повисла небольшая пауза. Лайонел между тем снова поменял судну курс: за румпель малыш держался обеими руками. На мальчике были шорты цвета хаки и чистая белая футболка с трафаретом через всю грудь: Страус Джером играл на скрипке. Лайонел был довольно загорел, а волосы — по цвету и густоте, как у матери, — несколько выцвели на макушке.
— Многиесчитают, что я не адмирал, — сказала Тяпа, не спуская с него глаз. — И только потому, что я про это не треплюсь. — Держа равновесие, она вытащила сигареты и спички из бокового кармана. — Меня почти никогда не подмывает беседовать с людьми о моем ранге. Особенно с маленькими мальчиками, которые на меня даже не смотрят, когда я с ними говорю. Иначе я загремлю со службы под фанфары.
Не зажигая сигарету, она вдруг встала во весь рост, неестественно выпрямилась, сложила два пальца правой руки в кольцо, округлила губы и, будто в казу, выдула нечто вроде сигнала на горне. Лайонел вздернул голову. По всей вероятности, он знал, что сигнал липовый, но, кажется, все равно очень воодушевился; челюсть у него отпала. Тяпа сыграла сигнал — странную помесь отбоя и побудки — три раза подряд. Затем торжественно отдала честь другому берегу. В конце концов она снова присела на корточки на краю пирса — с видимым глубочайшим сожалением, словно саму ее глубоко тронула одна из тех доблестных военноморских традиций, что недоступны широкой публике и малышам. Какой-то миг она не сводила глаз с непредставительного озерного горизонта, затем словно бы вспомнила, что она тут не совсем одна. Глянула — внушительно — вниз на Лайонела, чей рот еще не закрылся.
— Это был тайный сигнал, который можно слушать только адмиралам. — Она закурила и погасила спичку театрально тонкой длинной струйкой дыма. — Если кто-нибудь узнает, что я тебе его играла… — Она покачала головой. И вновь нацелила секстант своего взгляда на горизонт.
— Сыграй еще.
— Невозможно.
— Почему?
Тяпа пожала плечами:
— Во-первых, вокруг слишком много
Лайонел немедленно уставился в доски настила.
— Нет, — ответил он.
— Почему?
— Потому что.
— Почему потому что?
— Потому что не хочу, — сказал Лайонел и для пущей важности дернул румпелем.
Тяпа прикрыла лицо от яркого солнца справа.
— Ты же сказал мне, что больше не будешь убегать, — сказала она. — Мы об этом говорили, и ты сказал, что с этим покончено. Ты же мне дал слово.
Лайонел ответил, но до Тяпы не долетело.
— Что? — спросила она.
— Я не дал слово.
— А вот и дал. Совершенно точно дал мне слово.
Лайонел снова принялся править лодкой.
— Если ты адмирал, — сказал он, — где же твой флот?
— Мой флот. Я рада, что ты спросил, — ответила Тяпа и начала спускаться в швербот.
— Вылезай! — приказал Лайонел, но на визг не сорвался и глаз от настила не оторвал. — Сюда никто не может заходить.
— Да? — Нога уже коснулась носа лодки. Тяпа послушно втянула ее обратно на пирс. — Вообще не может? — Снова села по — индейски. — Почему?
Ответ Лайонела был исчерпывающ, однако вновь неслышим.
— Что? — переспросила Тяпа.
— Потому что нельзя.
Тяпа, пристально глядя на мальчика, молчала целую минуту.
— Мне жаль это слышать, — наконец произнесла она. — Просто мне бы очень хотелось спуститься к тебе в лодку. Мне так одиноко без тебя. Я так по тебе скучаю. Я весь день просидела в доме одна, даже поговорить было не с кем.
Лайонел не стал ворочать румпелем. Он рассматривал волокна деревяшки.
— С Сандрой можешь поговорить, — сказал он.
— Сандра занята, — ответила Тяпа. — И я все равно не хочу разговаривать с Сандрой, я хочу поговорить с тобой. Я хочу спуститься в лодку и поговорить с тобой.
— Поговори оттуда.
— Что?
— Поговори оттуда.
— Нет, не могу. Слишком далеко. А мне надо близко.
Лайонел дернул румпель.
— Никому заходить нельзя, — сказал он.
— Что?
— Никому заходитьнельзя.
— Ладно, тогда рассказал бы мне оттуда, зачем убегать? — попросила Тяпа. — Хотя ты обещал, что больше не будешь?
На настиле швербота возле кормовой банки лежали подводные очки. Вместо ответа Лайонел двумя пальцами правой ноги подцепил их за ремешок и ловким рывком выбросил за борт. Утонули они сразу.
— Это славно. Это я понимаю, — сказала Тяпа. — Они были твоего дяди Уэбба. Он будет вне себя от счастья. — Она затянулась. — А когда-то они были твоего дяди Симора.