Собрание сочинений
Шрифт:
Он положил руки на стол и уперся в них головой. Все болело, от макушки до пят, и все зоны боли, похоже, сливались в одну. Он был как новогодняя елка, на которой все гирлянды неминуемо гаснут разом, если перегорает одна лампочка.
Дверь с грохотом распахнулась — даже не постучали. X поднял голову, повернул ее и увидел в проеме капрала Z. Тот был напарником X по джипу и постоянным его спутником со Дня Д — пять военных кампаний подряд. [79] Жил он на первом этаже и обычно заходил навестить X, если требовалось вывалить слухи или обиды. Огромный фотогеничный парняга двадцати четырех лет от роду. Во время войны один национальный журнал опубликовал его снимок в Гюртгенском лесу: [80] он позировал — и не просто из любезности — с индейкой на День благодарения в каждой руке.
79
Имеются в виду операции на европейском театре военных действий: высадка англо-американских войск на севере Франции 6 июня 1944 г., наступление на германских границах в сентябре-октябре 1944 г., отражение наступления гитлеровских войск в Арденнах 16 декабря 1944 г., наступление на Рейне в феврале — марте 1945 г., переход через Рейн и Рурский котел 23 марта 1945 г.
80
Гюртгенский лес в Западной Германии был местом тяжелых боев в ноябре 1944 г.
— Письма пишешь? — спросил он. — Господи боже, ну у тебя тут и жуть. — Он всегда предпочитал входить в комнаты, когда горел верхний свет.
X развернулся на стуле и пригласил войти — только осторожно, чтобы не наступить на пса.
— На чего?
— На Олвина. Он прямо у тебя под ногой, Клей. Включил бы, на хрен, этот свет, а?
Клей ощупью нашел выключатель, щелкнул, затем шагнул через всю крохотную комнатенку, подобающую прислуге, и сел на койку лицом к хозяину С кирпично-рыжих волос его, только что причесанных, еще капало: воды для пристойного ухода за собой ему требовалось изрядно. Из правого нагрудного кармана тусклооливковой форменной рубашки знакомо торчала расческа с перьевым зажимом. Над левым карманом он носил знак пехотинца за участие в боевых действиях (хотя, говоря строго, ему не полагалось), нашивку за службу в Европе с пятью бронзовыми звездами (вместо одной серебряной, которая приравнивалась к пяти бронзовым) и нашивку за службу до Пёрл-Харбора. [81] Он тяжко вздохнул и произнес:
81
7 декабря 1941 г. Япония напала на Пёрл-Харбор — американскую военно-морскую и авиационную базу на о. Оаху (Гавайи), что ускорило вступление США во Вторую мировую войну.
— Боже всемогущий. — Фраза ничего не означала; это же армия. Из кармашка Клей достал пачку сигарет, выколотил одну, убрал пачку и снова застегнул клапан. Куря, он бессмысленно озирал комнату. Наконец взгляд его остановился на радиоприемнике. — Эй, — сказал он. — Там по радио через пару минут зашибенская передача будет. Боб Хоуп [82] и все остальные.
X, распечатав свежую пачку сигарет, ответил, что радио недавно выключил.
Нимало не огорчившись, Клей стал смотреть, как X пытается прикурить.
82
Боб Хоуп (1903–2003) — американский комедийный актер, во время Второй мировой войны выступал перед американскими солдатами на многих фронтах.
— Иисусе, — произнес он, увлеченный зритель, — видел бы ты свои руки, черт возьми. Ну тебя и колотит. Ты в курсе?
X поджег сигарету, кивнул и сказал, что у Клея хороший глаз на детали.
— Ну еще б. Я чуть в обморок не грохнулся, когда тебя в госпитале увидал. Ты же был вылитый трупак.Не в курсе, сколько сбросил? Сколько фунтов? Нет?
— Не знаю. Что тебе писали, пока меня не было? От Лоретты было что-нибудь?
Лореттой звали девушку Клея. Они намеревались пожениться, как только выпадет случай. Она писала ему сравнительно регулярно из тех эмпирей, где был рай для тройных восклицательных знаков и небрежных наблюдений. Всю войну Клей читал X письма Лоретты вслух, сколь интимны бы те ни были — вообще-то, чем интимнее, тем лучше. У него вошло в привычку после каждой такой декламации просить X набросать черновик ответного письма или же написать его целиком — или вставить несколько внушительных слов по-французски или по-немецки.
— Ага, вчера получил. В комнате у меня внизу. Потом покажу, — вяло ответил Клэй. Он выпрямился на краю койки, придержал дыхание и рыгнул продолжительно и раскатисто. Не вполне удовольствовавшись достижением, снова расслабился. — У нее братец к чертям с флота списывается из-за бедра, — сказал он. — Бедро у него, паразита. — Он снова выпрямился и попытался рыгнуть снова, но результат вышел еще бледнее. В лице Клея зажглась настороженность. — Эй. Скажу, а то забуду. Нам завтра вставать в пять и киселять в Гамбург, что ли. Забирать куртки Эйзенхауэра для всей части.
X, неприязненно глядя на него, сообщил, что куртки Эйзенхауэра ему не требуется.
Клей вроде как удивился, чуть ли не обиделся:
— Ой, да они хорошие! Отлично смотрятся. Чего ты?
— Ничего. За каким чертом нам подниматься в пять? Война закончилась, елки-палки.
— Не знаю — надо вернуться до обеда. Там новые бланки ввели, их до обеда заполнить надо… Я у Буллинга спрашивал, нельзя ли их заполнить сегодня вечером, — у него ж эти чертовы бланки лежатуже на столе. А ему, сукину сыну, конверты пока распечатывать неохота.
Они посидели некоторое время, ненавидя Буллинга.
Вдруг Клей взглянул на X с новым — обострившимся — интересом.
— Эй, — сказал он. — А ты знаешь, что у тебя пол-лица скачет по всей комнате?
X ответил, что ему это известно, и прикрыл тик ладонью.
Клей некоторое время пристально смотрел на него, затем сказал — довольно живо, словно сообщал исключительно хорошую весть:
— Я написал Лоретте, что у тебя нервный срыв.
— О?
— Ну. Ее такие штуки до чертиков интересуют. На психологии специализируется. — Клей растянулся на койке — не сняв ботинки. — Знаешь, чего сказала? Говорит, нервных срывов ни у кого не бывает только от войны какой-нибудь. Ты, говорит, наверно, всю свою жизнь был чертовски нестабильный.
X прикрыл глаза козырьком ладоней — свет над койкой вроде бы слепил его, — и сказал, что Лореттина способность к постижению всегда радует душу.
Клей глянул на него.
— Слушай, паразит, — сказал он. — Да она психологии знает побольше тебя.
— Как ты считаешь, ты не мог бы себя преодолеть и убрать свои вонючие ноги с моей койки? — спросил X.
Клей оставил ноги на месте на те несколько секунд, что требовались для формулировки «будет-он-мне-указывать-куда-складывать-ноги», затем сбросил их на пол и сел.
— Я все равно вниз пошел. У Уокера в комнате есть радио. — Но с койки не встал. — Эй. Я просто рассказывал этому новенькому щеглу внизу, Бёрнстину. Помнишь тот раз, когда мы с тобой в Валонь [83] ехали, и нас обстреливали, почитай, два часа, и эта чертова кошка, которую я подстрелил, когда она на капот нам прыгнула, когда мы в этой воронке залегли? Помнишь?
— Да… только не начинай опять про эту кошку, Клей, пошел ты к черту. Я не хочу об этом слышать.
83
Город Валонь сильно пострадал в июне 1944 г. во время продвижения союзных войск после высадки на северо-западе Франции.
— Не, я просто к тому, что я написал про это Лоретте. И на своих занятиях по психологии Лоретта со всей группой обсуждали. Всем классом. С преподом и всей компашкой.
— Прекрасно. Я не хочу про это слышать, Клей.
— Не, а знаешь, почему, Лоретта говорит, я по кошке-то палить начал? Она говорит, у меня было временное помрачение рассудка. Во дает, а? От артобстрела и все дела.
X запустил пальцы себе в грязные волосы, затем еще раз прикрыл глаза от света.
— Не было у тебя никакого помрачения. Ты просто выполнял свой долг. Ты убил эту кошку по-мужски, как поступил бы в таких обстоятельствах любой.