Собрание сочинений
Шрифт:
— Кто? — раздраженно спросил седой.
— Мадам Бовари записалась на курсы Ценителей Телевидения. Боже, если б ты знал, как…
— Будет, будет. Ты же понимаешь, что это нас ни к чему не приведет, — сказал седой. Повернулся и показал девушке двумя пальцами у рта, что ему нужна сигарета. — Во-первых, — сказал он в трубку, — ты же просто дьявольски разумный парень, а такой бестактный, что дальше некуда. — Он выпрямился, чтобы девушка у него за спиной дотянулась до сигарет. — Я серьезно. Это влияет на твою личную жизнь, влияет
— Мозги.Ох господи, сдохнуть можно! Боже всемогущий! Ты когда-нибудь слышал, как она о ком-нибудь говорит — о мужчинах, в смысле? Когда случай выпадет, сделай милость — попроси ее кого-нибудь тебе описать. Она о каждом мужике, которого увидит, говорит «ужасно привлекательный». Даже самый старый, мерзейший, сальнейший…
— Ладно, Артур, — оборвал седой. — Это ни к чему нас не ведет. Ни к че-му. — Он принял у девушки сигарету. Девушка зажгла две. — А кстати, — сказал он, выпуская дым через ноздри, — как ты сегодня справился?
— Что?
— Как справился сегодня? — повторил седой. — Ну, как дело прошло?
— Ох боже. Не знаю. Паршиво. Две минуты до моей заключительной речи, и адвокат истца, этот Лиссберг, втаскивает чокнутую горничную с охапкой простыней — улики, все в клопиных пятнах. Господи!
— И что? Ты проиграл? — спросил седой, затягиваясь еще раз.
— Знаешь, кто заседал? Засранец Витторио. Бочку на меня катит, что ли. Я даже рта раскрыть не успеваю, как он набрасывается. Ему и слова не скажи. Невозможно.
Седой повернул голову — посмотреть, чем занимается девушка. Та как раз ставила между ними пепельницу.
— Так ты проиграл, что ли? — спросил он в трубку.
— А?
— Я спрашиваю, проиграл?
— Ну. Вот собирался тебе рассказать. На вечеринке не получилось — в этом бедламе-то. Как ты считаешь, Младший взбеленится? Мне, конечно, до фонаря, но как ты думаешь? Взбеленится?
Левой рукой седой аккуратно выложил столбик пепла с сигареты на край пепельницы.
— Не думаю, что так уж непременно и взбеленится, Артур, — спокойно сказал он. — Но велика вероятность, что и не слишком обрадуется. Ты знаешь, как долго мы обихаживали эти три клятых отеля? Сам старик Шэнли начал все…
— Да знаю я, знаю. Младший мне все это уже раз пятьдесят излагал. Красивее сказки я в жизни не слышал. Ладно, ну проиграл я это чертово дело. Но, во-первых, я не виноват. Сначала этот псих Витторио меня изводил весь процесс. Потом эта кретинка горничная начинает совать простыни, все в клопиных…
— Никто и не говорит, Артур, что ты виноват, — сказал седой. — Ты спросил, не кажется ли мне, что Младший взбеленится. А я тебе просто честно высказал свое…
— Я знаю — это я знаю… Не знаю. Какого черта. Может, опять в армию пойду. Я говорил?
Седой снова повернул голову к девушке — быть может, показать, как он терпим, какой он даже стоик. Но девушка не увидела. Она только
— Нет, не говорил, Артур, — сказал седой в трубку.
— Ну вот. Могу. Пока не знаю. Мне, естественно, это не слишком нравится, и если можно будет избежать, я никуда не пойду. Но, может, и придется. Не знаю. По крайней мере, забвение. Дадут мне касочку и стол побольше, да еще сеточку от комаров красивую — и все будет…
— Мне бы хотелось вбить тебе в эту твою голову хоть какой — то здравый смысл, мальчик мой, — вот чего бы мнехотелось, — сказал седой. — Ты же дьявольски… ты вроде бы разумный парень, а я слышу какой-то детский лепет. И я говорю это совершенно искренне. У тебя куча какой-то ерунды копится, как снежный ком, и, черт возьми, ты больше ни о чем не можешь думать, ты абсолютно неспособен…
— Надо было ее бросить. Понимаешь, да? Надо было покончить с этим прошлым летом, когда мне фартило. И знаешь, почему я этого не сделал? Хочешь узнать, почему?
— Артур. Бога ради.Это совершенно ни к чему нас не приведет.
— Секундочку. Дай я тебе расскажу! Хочешь знать, почему я так не сделал? Я тебе скажу, почему. Потому что ее пожалел. Вот и вся простая правда. Пожалел ее.
— Ну, не знаю. То есть это вне моей юрисдикции, — сказал седой. — Хотя, мне кажется, ты забываешь одну вещь: Джоанн — взрослая женщина. Не знаю, но сдается мне…
— Взрослая! Ты спятил? Она большое дитя, елки-палки! Слушай, вот я бреюсь — ты послушай, послушай, — я бреюсь, а она ни с того ни с сего, язви ее, зовет меня аж из своей комнаты. Я иду смотреть, что там у нее случилось, — не добрившись, пена по всей морде. И знаешь, чего ей надо было? Ей хотелось у меня спросить, как я считаю, хороший ли у нее ум. Богом клянусь. Смотретьпротивно, говорю тебе. Я смотрю на нее, когда она спит, — я знаю, о чем говорю. Поверь мне.
— Ну, ты лучше знаешь, чем… То есть это вне моей юрисдикции, — сказал седой. — Суть в том, черт бы тебя драл, что ты вообще ничего конструктивного не делаешь, чтобы…
— Мы не сочетаемся, вот и все. Вот и вся простая история. Мы просто чертовски не сочетаемся. Знаешь, чего ей надо? Ей надо здорового такого молчаливого ублюдка, который будет время от времени к ней подходить и вырубать ее намертво — а потом идти дочитывать газету. Вот что ей надо. Я для нее слишком слабак, язви его. Я это знал, еще когда мы женились, — ей-богу знал. Ну вот ты — хитрый гад, никогда не женился, но у людей так бывает — перед тем, как жениться, у них такая вспышка: как оно будет после того, как поженятся. Ну и к черту. Я все эти вспышки к черту посылал. Я слабак. Вот в чем суть.