Собрание стихотворений
Шрифт:
Альфред Бем отнесся к новому сборнику Ладинского гораздо сдержаннее: «По существу, он не вносит ничего нового в поэтический облик автора. Все то же романтическое восприятие разрыва земного и небесного, все тот же ритмический рисунок стиха и повторяющиеся образы. Но эта устойчивость и верность самому себе Ладинского придает его творчеству особую убедительность. Лирика А. Ладинского условна, она и не пытается обмануть кажущейся простотой. Но в своей условности она куда более убедительна, чем “простота” Г. Иванова. И неуютность жизненного бытия на “мировой огромной льдине” у него не только словесная формула, но подлинное поэтическое обобщение. Подкупает в А. Ладинском и то, что он в своем творчестве нашел свой “русский” подход к окружающему. Его восприятие Европы, в котором чувствуется любовь к ней, и тревога за ее судьбы, и понимание того, что она идет сама навстречу гибели — все это напоминает отношение Достоевского к “святой земле чудес”. Кажется, в творчестве А. Ладинского намечается и какой-то внутренний перелом. Так мне показалось по стихотворению “В дубах”. Его начало показывает, что не исключена возможность перехода Ладинского на поэзию “высокого стиля” и больших форм» (Бем А. О парижских поэтах // Меч. 1937. 4 июля. № 25).
По мнению М.О. Цетлина, Ладинский-поэт «не земной, а “небесный”, он — искусственен, бесплотен, абстрактен. Все эти свойства не лишают поэзию Ант. Ладинского ее прелести.
Может быть, потому, что в этом сборнике меньше творческого усилия, чем в предыдущих, и Ант. Ладинский иногда лишь повторяет найденную им раньше поэтическую “формулу”, здесь легче видишь его метод и приемы. Ладинский не боится брать из бутафории старой романтической и сентиментальной поэзии особо поэтические слова и образы, все эти лилеи и лавры, лиры и туфельки, туфельки в самых разнообразных видах — и балетные, и Сандрильоны. Но он оживляет стершиеся слова иронией, аллегорией, неожиданными эпитетами <…>
Все у него кажется только поводом для своеобразной словеснопоэтической “игры”, для “узора” слов, где все слова, их сочетания, эпитеты принадлежат к поэтическому словарю Ладинского так, что его стихи не требуют подписи и легко могут быть узнаны среди других. И всем этим поэт хочет внушить читателю видение мира “высокого” (один из его любимых эпитетов), немного театрально-бутафорского, легкого, преходящего, ирреального. В лучших его вещах это ему удается» (Современные записки. 1937.№ 65.С.429–430).
62–65. Похищение Европы— Воля России. 1932. № 1/3. С. 23–25. Под названием «Корабль терпит бедствие» с разночтениями в строках 5–8 («Вот за воркованье расплата, / За музыку и за туман: / На фоне большого заката / Уходит корабль в океан»), 25–28 («И вид из окна на отлогий / Край поля, на рощу дубов, / На яблони белой дороги, / На дали волнистых холмов…»), 31–32 («И снежный цветок расставанья / Стал зимним хрустальным цветком»), 34 («Не слыша ответа — молчать»), 56 («Европа, Европа, ты — лед?»), с дополнительными строфами после строф 10-й («Ликует футбольное поле, / А небо чернеет, как тушь — / Какое им дело до боли, / До слез, до покинутых душ?») и 16-й («И ласточек черные стаи / На полюс летят, как домой, / Снег — в августе, айсберги — в мае, / И Африка — в шубах зимой. / Все тише, нежнее и глуше / Призывы слабеют в аду: / — Спасите холодные души, / Мы гибнем, как розы во льду»).
66. Элегия («Я с горькой славой Рима…») — Последние новости. 1933. 10 августа. № 4523. С. 3. Без названия, с дополнительными строфами после строф 2-й («Средь варварского моря / Еще корабль плывет, / С жестокой бурей споря, / Скользя сквозь мрак и лед») и 4-й («Отечество! Бесславно / Ярмо влачит народ, /И ветер лист дубравный / Средь зимних бурь метет. / Под небом полумира / Молчит твой сладкий стих. / Пора! Мы жаждем мира / И тучных нив твоих»),
67. Швея («Небесное синее зренье…») — Последние новости. 1932.1 декабря. № 4271. С. 3. С дополнительными 1-й («Под низенькими небесами / Обои в цветочках. Едва / 1орящая лампа. Слезами / Наполненная синева:») и 3-й строфами («Так счастье, любовь, миллионы / И роли распределены, / А на чердаке сандрильоны / В
цветочках четыре стены»), с разночтениями в строках 13–16 («Не плачь! — все превратно и тленно / В шумихе людских голосов, /И музыки глас неизменно / Кончается хором свистков»), 18 («Какую сыграем мы роль?») и 20 («Сапожник и славный король»).
68. Она («Со вздохом он целует руку…») — Последние новости. 1932.19 мая. № 4075. С. 3. С дополнительными строфами после 3-й строфы («Она бесплотна в царстве теней, / В балетном шелковом трико / И свет на круглые колени / Ложится бликами легко») и после 5-й («И грустно на земле живется, / Становится не по себе / При мысли, что тростинкой гнется / Она, покорная судьбе»), с разночтением в 20-й строке («Ей маленькую руку так»).
69. Европейская зима («Зима с умиленьем…») — Последние новости. 1933.7 января. № 4308. С. 4. Под названием «Бегство в Египет» и с добавлением тринадцати строф, ниже приводится целиком:
БЕГСТВО В ЕГИПЕТ
Зима с умиленьем Безмолвных холмов. С последним паденьем Дубовых листков. Над сельскою прозой Сияла зима, Над райскою розой, Чья гибель — чума. Над Римом, над бурной Струей ручейка, Над хижиной курной — Жильем бедняка. Средь мраморной стужи Музейных колонн О шерсти верблюжьей Вздыхал Аполлон. Все было томленьем Неясным полно, Предчувствием, тленьем. Как в почве зерно. Навстречу размеру Летели стихи. Загнали в пещеру Овец пастухи. У яслей спокойно Жевали волы. У елочек стройных Скрипели стволы. И ангел над мирным Селеньем летел, И голосом мирным Весь воздух звенел. Прекрасным пожаром Всходила звезда Над сельским амбаром. Над миром труда, Над миром печали, Вздыханий и слез, Где путников валит Жестокий мороз. Был вечер. И с неба Обрушился снег, И конница Феба Замедлила бег. Шел путник. Мечтаньем Себя утешал И пальцы дыханьем В пути согревал. А за снегопадом Вдруг ослик. На нем Мария и рядом Старик с фонарем. Иосиф снял шляпу: Скажи беглецам, В Египет, к арабам, Проехать как нам? В Египет? О, Дама! В такой-то мороз! Все прямо и прямо, А там перевоз, А там и хрустальный Египет… А там И лотос печальный Распустится вам… Спасибо! — сказала С улыбкою Мать, И ослик усталый Поплелся опять. Из далей небесных Снег падал, как друг, Из чьих-то прелестных И маленьких рук…70–71. По небу полуночи… — Последние новости. 1933.9 апреля. № 4400. С. 4. Без разделения на 2 части, с разночтением в 28-й строке («Томительнейших строк») и с дополнительными 5 строфами после 4-й строфы:
Кавказ манил, как слава, Печальных северян, Как сладкая отрава, Как рыцарский роман. Кавказ манил батальным Конем во весь опор И воздухом хрустальным Еще свободных гор. Прикрывшись перед нами Язвительным смешком. Гусарскими стихами, Армейским сюртуком — Душа из шума бала Летела на свинец, На грохоты обвала, Когда всему конец, Уже ей снилось небо И райских пальм покой, И черствой корки хлеба Ей мало под луной.Несколько лет спустя переработанный вариант был напечатан в альманахе (Круг. 1936. № 2. С. 103–105) и уже в этом виде включен в книгу.
72. «Достойнее нет для поэта…»— Последние новости. 1933. 30 апреля. № 4421. С. 3. Под названием «Мельницы на ветру», с разночтениями и дополнительными строфами 1–3, 7-12 и 15–16. Ниже ранний вариант приводится целиком:
МЕЛЬНИЦЫ НА ВЕТРУ
Еще живут на этом свете Мечтатели и чудаки, Что спать ложатся на рассвете И спать не могут от тоски, Приветствуют луну стихами И со слезами на глазах Подносят розу юной даме, Живущей где-то в облаках. Все души надевают платья, Слетая с неба в низкий мрак — Кто паты, бархат и запястья, Кто рубище, а кто и фрак. И нет приятней для поэта Одежды, чем дырявый плащ — Накидка голубого цвета Среди зимы, ветров и чащ. Он в этой легкой пелерине Немного зябнет на ветру, На мировой огромной льдине Его знобит в большом жару. Но даже в холоде хрустальном Он всех на небеса зовет И с миром грубым и реальным Сражается, чернила льет. Он машет длинными руками, К нему летят — то паруса, То замки, мельницы с крылами, То огненные небеса. А люди в теплой бумазее, В добротных шубах и в сукне, Земное естество лелея, Не видя неба и во сне, Устраивают понемногу Благополучье на земле. Глядишь — все гладко. Слава Богу, Брюшко и домик, жизнь в тепле. Конечно, для пищеваренья Немножко можно помечтать, Послушать музыку — биенье Большого сердца, и — в кровать. Или на новую программу Сходить с подругой в синема, Смотреть на герлс, на мелодраму «Любовник леди»… — страсть сама. Так жизнь размеренно, уютно, В трудах и день за днем течет. Никто не слышит смутно, смутно. Что рушится небесный свод. Так с мельницами Дон-Кихоты Сражались в пламени страстей, И ветер от круговорота Ревел средь мельничных снастей. Так Санхо-Панчо в страшном мире За рыцарем во всей красе Труся, мечтали о трактире, О выпивке и колбасе. И этот страшный мир в тумане Шумит, как голова в жару, Как из кастильского романа Мильоны мельниц на ветру. Как мельницы шумят крылами В прекрасном небе голубом! А рыцарь умирает… Даме — Последний вздох… Народ кругом…