Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
природой, но также между человеком и всем окружающим
его вещным миром, всей средой его обитания. «Они (эко-
топийцы.— Э. Б .), по всей видимости, испытывают что-то
вроде того чувства, какое должны были испытывать индейцы,— чувство, что и лошадь, и вигвам, и лук, и стрела органически вырастают, как и сам человек, из природы» 33.
Когда экотопийцы строят деревянный дом, они «не то чтобы насильно придают дереву форму здания, а скорее взаимодействуют с ним» 34, так
Установление гармонии между человеком, природой и
вещественным миром сопровождается в Экотопии изменением отношения к технике при трансформации самого
технического мира: легковая машина исчезает вовсе, а бытовая техника не создает излишнего шума. Ведь жизнь человека должна быть наполнена только «естественными
звуками», такими, как шум ветра, шаги человека, плач
ребенка.
Картины жизни в Экотопии, рисуемые Калленбахом, достаточно точно отражают мировоззрение современного
утописта-романтика, который связывает принципиальное
изменение отношений между человеком и природой с
устранением опосредующих звеньев или радикальным изменением их функций. Речь идет прежде всего о науке и
технике, в которых он видит препятствие на пути постижения сокровенного смысла природы, равно как и на пути
сближения человека с человеком и освобождения его от
различных форм тирании, порождаемых фетишизацией
техники и сциентистским способом мышления.
В романтической утопии первой половины XIX в. наука и техника не подвергались поношению и отрицанию, ибо они не успели еще в такой степени обнаружить свою
противоречивость, чтобы предстать перед «критическим»
сознанием буржуазного общества в качестве препятствия
33 Callenbach Е. Op, cit., р. 47.
34 Ibidem,
268
на пути «естественного» развития человека. Современный американский романтик занимает в лучшем случае
сдержанно критическую позицию в отношении науки и
техники и ее «мандаринов» — технократов. Отсюда романтическая критика «разума», рациональности и эффективности, идеализация непосредственного чувственного опыта, принимающая подчас форму апологии мистицизма. На
этом фундаменте строятся все отношения в романтической утопии, где технократия как система господства ликвидируется, каста технократов исчезает, научные методы
исследования и организации общественной жизни утрачивают универсальный характер, который, как считает романтик, придали им технократы.
Романтическая утопия выступает, таким образом, как
материальное воплощение антитехнократической культуры, в котором слиты воедино и ностальгия по прошлому —реальному или мнимому, и нежелание или неспособность
принять новый, усложняющийся и все более недоступный
(в своей целостности) непосредственному восприятию мир.
Если любая утопия — попытка к бегству в более простой
и понятный мир, то, пожалуй, нигде это стремление не
выражено с такой прямотой и силой, как в романтической
утопии. Последняя может рассматриваться как выражение интересов, настроений и ориентаций тех групп американского общества, которые отбрасываются в процессе его
развития на социальную «периферию», но которые не
стремятся ни пробиться в истеблишмент, ни перестроить
существующий мир через посредство социально-политических механизмов.
Тип мышления такого рода строится на переоценке
характера и смысла всей человеческой деятельности, и
прежде всего такой его формы, как труд. В романтической
утопии труд — это не просто «свободная от эксплуатации
деятельность», но процесс игрового рода, дая^е когда отсутствует непосредственное отождествление труда с игрой.
Подобная трактовка уходит корнями в европейскую народную утопию. И хотя, как это показал К. Маркс 35, идея
превращения труда в игру не имеет шансов на практическое осуществление, она неизменно воспроизводилась и
продолжает воспроизводиться еще более активно, чем прежде, различными типами утопий, в первую очередь романтической. Это, можно сказать, «вечная» утопическая
?5 См,: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. II, с. 110, 269
идея, связанная с неизбежно формирующимся в сознании
наемного труженика представлением о принудительном
труде как проклятиизв, подкрепляемом некоторыми тен^
денциями в развитии производства и жизненного: стиля
современного капиталистического общества.
Дальнейшее исчезновение «игровых» моментов из повседневной жизни и из процесса производства, «административная революция» и НТР в развитых капиталистических странах повлекли за собой существенные изменения в психологических и личностных установках огромного
большинства людей37. От них требуются теперь новые по
сравнению с прошлым качества, такие, как подчинение
своей деятельности и своих интересов «коллективистским»
целям, дисциплинированность, даже известный конформизм, которые только усиливают представление о внешнем, отчужденном, не-игровом характере труда. Добавим к этому стандартизацию быта и досуга, воздействие так называемой массовой культуры, формирующей сознание десятков
миллионов читателей, слушателей и зрителей,— и мы