Содержательное единство 2007-2011
Шрифт:
Но в чем проблема?
В том, что чем страшнее российская реальность, тем легкомысленнее формы ее осваивания российским обществом. То есть репрессивность криминализации мысли (а только мысль и способна преодолеть нарастающий ужас нашей реальности) – возрастает в прямой зависимости от степени этого ужаса.
Казалось бы, все должно происходить наоборот. Но если бы все происходило наоборот, никакой проблемы бы не было. Была бы очевидная закономерность. Ситуация стала хуже и сложнее. Запрос на мысль возрос. Этот запрос осуществлен. Дефицит восполнен. Ситуация стала улучшаться. Никакой загадки – то есть проблемы. Все по учебнику. Ну, Шумпетер там, или кто-то
Так ведь никакого Шумпетера! Ситуация ухудшается. Запрос на мысль снижается. Ситуация ухудшается еще больше. Запрос на мысль становится еще меньше.
Почему закономерность нарушена? Вот проблема, требующая решения. Эта проблема наполняется политическим содержанием только тогда, когда легкомыслие деформирует нечто вполне конкретное. Вот почему я предлагаю рассмотреть парадоксальную зависимость между фактами и мыслью, реальностью и типами ее освоения на конкретном примере. По возможности максимально актуальном. Может ли быть более актуальный пример, нежели характер обсуждения нынешнего основного кандидата на пост президента Российской Федерации Д.А.Медведева?
Серьезен ли этот пример? Да уж куда серьезнее!
Ведь ни у кого нет сомнения в том, что Д.А.Медведев – это основной кандидат. Но даже отсутствие сомнений по этому поводу не выводит обсуждение темы за рамки парадоксального легкомыслия.
Почему? Сформулировав проблему, давайте попытаемся разобраться. А разбираясь, вновь обратимся к истории.
Есть у этой проблемы традиция или нет?
Увы, есть. Как я уже напомнил, еще Хлестаков в "Ревизоре" говорил о себе: "Легкость в мыслях необыкновенная". Вряд ли кто-то может сомневаться в масштабности подобных гоголевских изречений, в их способности отражать и выражать вековечную беду Отечества нашего. Но одно дело глубокомысленно указывать на пророческое у Гоголя, а другое – раскрывать смысл пророчества. Ну, угадал Гоголь некий масштаб в этом самом отечественном легкомыслии. А что он, собственно угадал? В чем генезис явления? Какова его внутренняя структура?
Но это же замкнутый круг! Чтобы разбирать генезис явления и его внутреннюю структуру, нужно отказаться от легкомыслия. А как от него откажешься, если оно и есть "наше всё"? И все-таки, лишь только заговорив о серьезном (генезис, внутренняя структура), мы уже начинаем куда-то продвигаться. А точнее, удаляться от легкомыслия как такового (рис.1).
Мы, прежде всего, устанавливаем, что легкомыслие – это воинственное отрицание наличия в явлении чего-либо, кроме явления как такового (рис.2).
Легкомыслие – это воинственное отрицание наличия в явлении чего-либо, кроме явленного. Явление и есть явление, и ничего больше.
Концентрированным выражением легкомыслия является упорное нежелание общественной мысли вообще (именно вообще – то есть не только в России) переходить при обсуждении каких-либо явлений российской политики из режима "who is" в режим "what is" (рис.3).
Я был бы счастлив, если бы это касалось только нашей – весьма специфической – политической мысли. Но ровно
А в основе триумфа глобального легкомыслия? Ну, вот… Начнешь разбирать – опять уйдешь от существа темы… Многое лежит в основе… Это называется смерть метафизики, смерть значения и знака, смерть смысла…
Постмодернизм реально вытесняет всей своей агрессивной мощью ту классику, которая постулирует наличие у явления хоть какого-то смысла, не тождественного буквальности этого самого явления. Если считать, что суть человека в поиске подобного смысла, что сама мысль основана на подобном поиске, то, конечно же, отказ от смысла – это отказ от разума. Причем воинствующий отказ.
Но этот-то отказ откуда проистекает? Он проистекает из того, что разум капитулирует перед сложностью реальности. У разума нет новых аппаратов для освоения реальности. А старые аппараты не срабатывают. И тогда разум отказывается от аппарата как такового. То есть от этого самого "what is" (рис.4).
"What is" обязательно нужен аппарат для "расковыривания" реальности. А как иначе он обнаружит что-то большее, чем буквальность явлений? Как проникнет на глубину? Но старый аппарат умер. "Ну, и слава Богу! – говорит Постмодернизм. – Нам-то аппарат вообще не нужен! Мы воспеваем буквальность! Кобель, запрыгивая на сучку, о смысле не спрашивает и к Данте не апеллирует. Вот он и прав".
"What is" востребует для "расковыривания" реальности новый познавательный аппарат. Но реальность все сложнее, и новый аппарат действительно требует огромных усилий, почти не соразмерных состоянию разума. "Вот-вот, – подхватывает Постмодернизм. – Ну, так и шел бы он куда подальше вместе со своими усилиями! А нам они не нужны! Мы и так все опишем. Путин – это Путин. Медведев – это Медведев. И точка.".
И тут важно понять, чем чреват подобный подход. Во что он, в конечном счете, переводит это самое легкомыслие.
От легкомыслия – к пошлости
Легкомыслие неотделимо от пошлости. А пошлость – это не глупость и не мелочь. Это скользкие ступени, ведущие в ад подполья. У пошлости есть градация. У нее есть враги. Она, по сути своей, является технологией. Война с пошлостью предполагает возвращение к тому, чего пошлость не хочет – к содержанию явления. Если мы не закрываем наш клуб "Содержательное единство" и не хотим менять названия (а мы и не закрываем, и название менять не хотим), то мы должны воевать за содержание. То есть воевать с крепчающим маразмом пошлости, с заразительным легкомыслием.
Как с этим воевать? У подобного рода явлений есть то, что я называю фокусом (рис.5).
Что такое "фокус явления"? Пока что ни я, ни собравшиеся не готовы превращать нашу аналитику в философию. И посвящать отдельные заседания роли метафоры в научной теории. Может, нам когда-нибудь придется это сделать, но не сейчас. Поэтому я скажу лишь, что фокусы – это некие центры, вокруг которых собираются семантические поля пошлости. В каком-то смысле можно сказать, что это мантры (рис.6).