«Сокол-1»
Шрифт:
— А я и не говорю о том, — сказал Шестаков. — Просто досадно, почему в училищах так много дают теории и совсем мало практики? Надо готовиться к борьбе с сильным и коварным противником. Я убедился в Испании, фашиста голыми руками не возьмешь. Воевать умеет, и техника у него что надо.
Молодые ребята впервые слышали подобные откровения. Командир-«испанец» знает, что говорит…
Парни задумались над его последними словами, он заметил это, добавил:
— Но вообще-то не так страшен черт, как его нам малюют, бить его можно и в хвост и в гриву! Только для этого нужно боевое мастерство, а оно само не приходит, его нужно добывать, как шахтер уголек. С этого мы и начнем.
О том, как проходила проверка, рассказал в своей книге «Небо Одессы, 1941» полковник запаса Герой Советского Союза А. Череватенко. Вот что он пишет:
«На третий день мы с Шестаковым поднялись в воздух. Сидел он во второй кабине учебно-тренировочного истребителя, контролируя мои действия. Я боялся допустить малейший просчет при выполнении фигур пилотажа. Во время виража, что называется, перестарался, перетянул ручку, машина задрожала и едва не свалилась в штопор. Капитан вовремя отжал ручку управления от себя, после чего упражнение повторили несколько раз. Посадка прошла хорошо. Спрашиваю: какие будут замечания?
Комэск отчитал меня по первое число за ненужную спешку. Советовал вырабатывать в себе хладнокровие, делать все плавно, не обращать внимания на того, кто находится в задней кабине. Потребовал четкого выполнения виража, переворота через крыло, петли Нестерова. Предупредил, что плохо летать не разрешит. Я должен летать только отлично».
…Приближалось 23 февраля. Намечался двойной праздник — день рождения Красной Армии и принятие эскадрильей новой Военной присяги, утвержденной 3 января 1939 года.
— А каким был текст самой первой присяги? — заинтересовались молодые летчики.
Шестакову понравилась такая любознательность. Он предложил провести в эскадрилье вечер, посвященный Военной клятве.
Рыкачев поддержал его. Он вызвался сам рассказать об истории Военной присяги, а Шестакова попросил выступить с рассказом о том, как наши летчики соблюдали верность ее требованиям в Испании.
Услышанное от комиссара для многих было своего рода откровением. Оказывается, первым текстом солдатской клятвы был декрет-воззвание В. И. Ленина «Социалистическое Отечество в опасности!». Бойцы революции читали его перед решительной схваткой с врагом под Псковом и Нарвой. Воодушевленные ленинским призывом, они разгромили тогда врага и в память об этом с 23 февраля стала отсчитываться история Советских Вооруженных Сил. С тех пор давать клятву на верность революции вошло в традицию. Но единого текста ее не было. Известно, что легендарный начдив Н. А. Щорс сам написал присягу для своих конников. 22 апреля 1918 года ВЦИК утвердил единый для всей Красной Армии текст торжественного обещания. Его просмотрел и одобрил В. И. Ленин. Более того, 11 мая того же года великий вождь лично прибыл на завод Михельсона, где состоялась церемония принятия торжественной клятвы военными частями Московского гарнизона, отправляющимися на фронт. Владимир Ильич, сойдя с трибуны, став в строй красноармейцев, вместе с ними повторял священные слова:
«Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабоче-Крестьянской Красной Армии…»
И вот принят новый текст, теперь уже Военной присяги, приведенной в соответствие с Конституцией СССР 1936 года.
Немало интересного почерпнули летчики, техники, механики, мотористы из небольшой беседы комиссара. И тот факт, что первую солдатскую присягу принимал и Владимир Ильич Ленин, придавал особую значимость этому торжественному ритуалу. И когда 23 февраля эскадрилья выстроилась на летном поле впереди
Никто из них тогда не знал, что пройдет немного времени и они все с этой клятвой в сердце грудью встанут на защиту первого в мире социалистического государства, на защиту дела Ленина…
Шестаков завел твердое правило: в конце каждого дня весь личный состав собирается в классе для подведения итогов и постановки задач на завтра.
Здесь шел откровенный обмен мнениями, анализировались ошибки, оплошности, отмечались положительные моменты. Уважающий во всем строгий порядок, Лев не прощал никому расхлябанности, халатности, был абсолютно нетерпим к малейшим проявлениям лени, равнодушия к делу. Подобные факты иной раз выводили его из равновесия, он становился даже чрезмерно жестким. Во всяком случае в благодушном расположении духа видеть его в последнее время никому не приходилось.
Но с некоторых пор все стали замечать, что комэск вроде бы как оттаял, смягчился. Сначала не могли догадаться о причине таких изменений. А потом разлетелась молва: в семье командира ожидается прибавление.
Лев страстно мечтал о том, чтобы Липа родила ему сына. Очень уж хотелось иметь бедового, смышленого малыша, с которым можно было бы повозиться после напряженных полетов, отдохнуть. И конечно же, он обязательно будет готовить из него летчика, приучать к истинно мужской боевой профессии. О своей предстоящей радости написал Платону Смолякову и Тимофею Студенникову. Просил их посоветовать, какое имя дать сыну.
«У Льва и сын должен быть Лев», — написали оба.
«Значит, так тому и быть!» — было принято решение в молодой семье. О том, что может на свет появиться дочь, даже и мыслей не было. Сыграло ли это свою роль — неизвестно, только 26 мая прямо на стоянку примчался запыхавшийся дежурный по штабу, подскочил к Шестакову и на едином дыхании выпалил:
— Товарищ капитан, разрешите доложить, у вас родился сын!
Лев, широко улыбаясь, обнял разгоряченного дежурного, радостно сказал: «Спасибо, друг, за добрую весть!» И, сияя счастьем, помчался на мотоцикле в город. По дороге заскочил на почту, отбил телеграмму матери:
«Родился сын. Приезжайте!»
Лев-младший оказался завидным крепышом.
— Вырастет настоящим богатырем! Поздравляю вас, молодой отец! — пожала руку Шестакову врач.
Но радость комэска омрачали недобрые вести: радио и газеты сообщили о нападении японских милитаристов на Монголию. С двух противоположных концов подбирался международный империализм к советским границам. С запада — германский, с востока — японский.
Все это прямым образом касалось Льва Шестакова, Юрия Рыкачева, Анатолия Комоса, Алексея Череватенко — всех командиров и бойцов эскадрильи — точно так же, как и каждого советского человека.
Лев остро воспринимал все события, происходящие в мире, кровно связывал их с судьбой страны, с делами эскадрильи, со своей семьей. Он не мог себе представить, чтобы его малыш попал под огонь войны, как это было с детьми в Испании. Сколько там погибло, на всю жизнь осталось калеками мальчишек и девчонок? В чем их вина? За что им такая участь?
«Если завтра война…» — пели в строю песню. Она полна тревоги и оптимизма, поднимала боевой дух, внушала веру в наши силы. Но и враг силен. Об этом нельзя забывать.