«Сокол-1»
Шрифт:
Несколько позже пришел Указ о награждении орденами и медалями других летчиков, а также инженеров, техников, механиков полка.
Золотой дождь наград, внезапно выпавший на полк, был достойной платой за все перенесенные им невзгоды и страдания. Окрыляло сознание, что за его делами пристально следило командование. Каждому думалось, что в разыгравшейся всеобщей трагедии он — маленькая, незаметная песчинка, подхваченная штормовой бурей и влекомая по ее воле только ей одной ведомыми путями. Казалось, кому какое дело до каждой такой песчинки, исчезни она бесследно — никто даже не
Многие воины полка были удостоены высоких правительственных наград посмертно. В том числе и летчики Михаил Асташкин, Семен Куница, Алексей Маланов, Виталий Топольский, Михаил Шилов — славные соколы, не знавшие страха в борьбе.
Золотые Звезды, ордена и медали от имени Советского правительства вручил в Баку Председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР. Первым к нему пригласили Льва Шестакова. Коренастый, подтянутый, со строгим, по-мужски красивым лицом, на котором отливали голубизной выразительные, широко открытые глаза, он четкой, пружинистой походкой сильного, знающего себе цену человека подошел к Председателю Президиума. Тот крепко пожал ему руку, лично прикрепил к его груди солнечно сверкавшую Золотую Звезду, поздравил, а потом, не сводя глаз с Шестакова, восхищенно сказал:
— Очень много слышал о ваших подвигах, именно таким и представлял вас себе.
Лев смутился, зарделся румянцем. Он впервые слыхал такие слова в свой адрес. Заметив это, председатель, чтобы приободрить его, сказал улыбаясь:
— Наши горцы считают, если сердце к заслуженной похвале не глухо — живет в нем большая сила духа.
И совсем уже по-свойски добавил:
— Так что, Лев Львович, и впредь вам ни пуха, ни пера, как говорят в России.
Осмелев, Шестаков почувствовал себя проще, свободнее:
— Спасибо за награду, за добрые пожелания, а мы уж постараемся дать немцам духу, чтобы от них не осталось ни пера, ни пуха.
Все присутствовавшие в зале — члены Президиума и летчики, инженеры, техники полка — засмеялись. И после этого вся процедура вручения наград проходила в очень теплой, непринужденной обстановке.
Когда вернулись из Баку — в полк прибыл из вышестоящего штаба полковник Яковенко. Высшей почести за воинскую доблесть был удостоен и полк, о чем все узнали, когда Яковенко на общем построении огласил привезенные с собой Указы.
Полк награждался орденом Красного Знамени, преобразовывался в гвардейский.
Родина достойно вознаграждала своих отважных защитников.
Не было предела ликованию людей. Они громко прокричали троекратное «ура», а потом, впервые нарушив дисциплину строя, горячо поздравили друг друга, обнимались, целовались, не скрывая слез радости.
Лейтенант Бровкин, адъютант Шестакова, тиская Погорелого, у которого на груди сверкала новенькая медаль «За боевые заслуги», громко говорил:
— Ну вот, Вася, и ты в свои Семихатки вернешься героем-гвардейцем! Пропали там все девчата!
— Да не в Семихатки, — ответил Вася, — а в Пятихатки. И девчата мне ни к чему. Женат ведь я. Жена с отцом эвакуировались, не знаю, где они сейчас.
— Ну ладно, девчат
В строю заулыбались довольные этой простой, доброй шуткой.
И вдруг все смолкло.
На плац, развеваясь на ветру, выплывало алое гвардейское знамя. Под восторженное «ура-а-а!» Яковенко вручил его Шестакову.
Начался митинг. Верховец первым предоставил слово Герою Советского Союза Юрию Борисовичу Рыкачеву — комиссару эскадрильи, человеку, прошедшему рядом с Шестаковым путь от Ростова-на-Дону до Кировабада.
Юрий Борисович произносил взволнованную, зажигательную речь, не предполагая, что выступает в этом полку в последний раз.
Завершал митинг Шестаков.
— Поклянемся, что мы пронесем это священное знамя до полного разгрома фашизма, под его сенью, не щадя своей крови и самой жизни, будем умножать гвардейскую славу. Пусть это знамя ведет нас от победы к победе, пусть оно станет символом беспредельного мужества и героизма, вдохновляя не только нас, но и наших сыновей, внуков, правнуков.
Лев Львович подошел к гвардейскому знамени, опустился на левое колено, поймал трепетавшее на ветру алое полотнище, прижался к нему губами…
Отныне все дела и помыслы каждого так или иначе связывались с этой самой дорогой сердцу святыней, Каждый будет о ней думать всегда и везде, стремясь не запятнать, не уронить чести авиаторов-гвардейцев.
…Еще через день пришел приказ, взбудораживший весь полк: 69-й истребительный разделялся на два полка. Один из них — возглавляемый Шестаковым — превращался в 9-й гвардейский Краснознаменный Одесский истребительный. Второй — имел номер, но все остальные титулы ему еще предстояло завоевывать. Чести командовать им удостоился недавно назначенный заместителем Шестакова Юрий Борисович Рыкачев. Комиссаром к нему пошел Феодосий Дубковский, комсоргом — Алибек Ваниев.
Подобрать руководящий состав было не столь сложно. А вот из летчиков, инженеров, техников, механиков никто не хотел уходить от Шестакова. Шли к нему целыми группами, писали длинные рапорты-петиции. Лев их понимал. Он и сам вряд ли смог бы уйти из полка, с которым столько связано. Но надо понимать и другое: полк разделяется надвое, чтобы на базе его сформировать две новые равнозначные части. Герои Одессы станут в них цементирующей силой. С этим-то нельзя не считаться.
Шестаков вместе с Верховцом и Никитиным занялись отбором людей. Сразу условились: поскольку они втроем остаются на своих местах, отдать Рыкачеву лучших, на которых он мог бы опереться при работе с пополнением.
Затем собрали всех, кого наметили, тепло, задушевно поговорили с ними. Вроде бы помогло — никто не просил оставить в полку, однако расставание было все же грустным.
Ушли к Рыкачеву летчики Череватенко, Песков и другие. Ушел инженером полка и лучший из авиатехников Федотов, забрали в дивизию на повышение Кобелькова. Очень тяжело было его отпускать — он ведь на все руки мастер, непререкаемый авторитет в инженерно-технической службе. Но такие специалисты требовались и там. Его место занял майор Дмитрий Спиридонов.