Сокол против кречета
Шрифт:
Да, у Константина, в отличие от Юрия, есть пушки, но они – не панацея. Сами по себе, что лишний раз убедительно доказали недавние события в степи, они никого не спасут, так что нужно немедленно переходить к решительным действиям, а не отсиживаться в пассивной обороне. К тому же, как теперь выяснилось, у Бату тоже появилась артиллерия.
Верховный воевода, стоя спиной к входной двери и не обратив на вошедшего друга ни малейшего внимания, продолжал сосредоточенно водить гусиным пером над огромной, во весь стол, картой, чертя в воздухе загадочные линии и круги. На левую ее половину Вячеслав не глядел, колдуя исключительно над правой,
Константин прислушался. Ну, точно, так и есть, очередная песня-переделка на злобу дня.
Вставай, страна огромная.Вставай на смертный бой,С монгольской силой темною,С проклятою ордой.«А ведь здорово получается, – подумал Константин, с удивлением отметив, что в песне почти ничего не надо менять, разве что „фашистскую" на „монгольскую". – Надо будет нашего патриарха известить. Пусть со священниками мотив разучит. Они-то к пению приучены, так что с них и начнем, а там и прочие подхватят».
Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна,Идет война народная,Священная война… —тем временем продолжал напевать Вячеслав, уже вообще ничего не меняя.
– Что характерно, – кашлянув в кулак и привлекая тем самым внимание тут же обернувшегося друга, произнес Константин. – Я думаю, сам Лебедев-Кумач одобрил бы твое бережное обращение с его произведением [98] .
– Так это он ее написал? А я и не знал, – равнодушно заметил воевода, но тут же оживился. – Это хорошо, что у него такая фамилия. Чтоб плагиатом не заниматься, я, пожалуй, если кто спросит, так и скажу. Мол, услыхал ее от гусляра, который назвался Лебедем. А ты чего такой мрачный, царь-батюшка? – озабоченно спросил он, но тут же вновь уткнулся в карту, проводя над ней очередную невидимую линию, заканчивающуюся где-то возле устья Волги.
98
Поэт Василий Иванович Лебедев-Кумач (1898—1949) был автором слов песни «Священная война».
– А где вторая половина нашего квартета? – поинтересовался вместо ответа Константин, слегка обиженный таким невниманием друга.
– Патриарх, как ему и положено, ведет в массах усиленную партполитработу, вдохновляя личный состав на новые героические подвиги во славу Руси, – сообщил Вячеслав, по-прежнему не отрывая глаз от лежащей перед ним карты. – А Михал Юрьич еще из Ожска не прибыл. Как улетел туда еще из-под Переяславля-Залесского, так все технику боевую собирать продолжает. А это кто с тобой? – наконец обратил он внимание на Прока, который топтался у дверей, не решаясь пройти дальше и не зная, что ему делать.
– Это… новость, – мрачно ответил Константин и зловеще пообещал: – Боюсь, что Михал Юрьича мы не дождемся.
– Значит, новость плохая, – рассудительно заметил Вячеслав, по-прежнему улыбаясь.
Но едва беглец начал рассказывать о своих злоключениях, как улыбка тут же сползла с лица воеводы, уступив место мрачному раздумью.
– А я уж надеялся, что все рассчитал, – произнес он, с разочарованием глядя на карту. – Придется все переделывать. Так ты говоришь, басурмане все эти дни в Оренбурге только и делали, что крутились возле наших пушек? – уточнил он.
– Ага, – подтвердил Прок. – Почитай, вовсе от них не отходили. Только там разорвало одну, как я понял. Уж больно сильно бабахнуло.
– Как это? – удивился Вячеслав. – От неосторожного обращения, что ли?
– О том я не ведаю, – пожал плечами Прок. – Знаю лишь, что если бы не это, мне бы бежать не удалось, а как рвануло – такой переполох поднялся, что я и улизнул.
О Гайране Прок решил не рассказывать вовсе, хотя смутно подозревал, что если пушку на самом деле разорвало, то не просто так, а с его помощью. Да тот и сам, криво ухмыляясь, пообещал, что Прок о нем очень скоро услышит. Но одно дело – подозревать, а другое – утверждать. Уж лучше поведать только то, что видел собственными глазами. Так-то оно понадежнее будет.
– Вои, кои в степи в полон захвачены были, сказывали, что их пушкари ни разу и не стрельнули. Не успели. А потом сами себя взорвали, чтобы живыми не даться, – добавил он.
– Если мне память не изменяет, то у них было аж пять батарей, то есть пятьдесят стволов, – задумчиво произнес Вячеслав. – Да еще двадцать в Оренбурге. Всего, стало быть, семьдесят. И еще десять тяжелых, которые при осаде – милое дело. Получается, как любила говорить моя мамочка Клавдия Гавриловна, нашим же салом и нам по мусалам. А ты смышленый, – неожиданно похвалил он ратника. – Сумел удрать. Такая смекалка дорогого стоит. Тяжко пришлось?
– Думал, что не повидаю родимый дом, – сознался Прок.
Вячеслав налил до краев внушительный серебряный кубок и протянул его ратнику:
– А это тебе от меня, Прок. Пей, раз заслужил, – после чего, выглянув в дверь, велел страже проводить притомившегося воина и разместить его на ночлег.
– Он тебе еще кое-чего не рассказал, – вздохнул Константин, когда воевода вернулся обратно. – Николая, внука моего, в плен взяли, а Святозар на сторону монголов перешел.
Вячеслав от такой новости вытаращил глаза и брякнулся на лавку. Он что-то хотел сказать, но, открыв рот, тут же закрыл его.
Константин сам прервал тягостную затянувшуюся тишину.
– Может, Прок чего не понял? – осторожно произнес он. – Но пока что вот так.
– Да Святозар – классный парень. Не мог он предать! Никак не мог! – горячо поддержал друга воевода.
И тут же в дверь ввалился еще один гонец. Его пытались утянуть обратно ратники, стоявшие на охране входа, но вломившийся дядя был огромного роста и с такими необъятными плечами, что даже не обращал внимания на их жалкие потуги. Упрямо мотая головой, он упорно втискивался в избу.
Глава 14
Беда одна не ходит
Примерно должно покарать
Виновного, дабы, явивши
Пример суровой самой кары,
Предупредить в других желанье
Мятежною крамолой встать.
– Беда, государь, – бросил он отрывисто. – Яик пал.
Хорошо, что позади Константина стояла лавка, на которую он тут же и брякнулся рядом со своим другом.
– Час от часу не легче, – вздохнул Вячеслав и набросился на воинов, державших гонца: – Да отпустите вы его! Неужто не видно, что свой, что скакал без отдыха, торопился!