Сокол против кречета
Шрифт:
– И еще конная дружина, – напомнил Константин.
– Пять тысяч и еще двадцать. Итого – двадцать пять. А против будет не меньше шестидесяти, причем сплошная конница. Да еще пускай не две с половиной сотни, но уж сотня пушек наверняка. И ты рассчитываешь продержаться, пока я не вернусь? Да тебя сомнут в первый же день.
– Есть еще булгары, – напомнил Константин. – Бату идет на них прямым ходом, значит, ему не до башкирских кочевий. Тех, кто окажется в стороне от его дороги, он не тронет. Выходит, есть кому спеть: «Вставай, страна огромная…»
– И все равно риск, причем огромный, – не согласился
– Там нужен тонкий маневр и согласование. Для этого ты больше моего подходишь. К тому же у тебя за плечами военное училище. Как говорится, тебе и карты в руки, – ответил Константин. – А мне тут намного проще – стой да отбивайся. И еще одно. Если Батый узнает, что против него дерется сам русский царь со своим войском, он уверится, что стоит разбить меня и вся Русь падет к его ногам. Ему же и в голову не придет, что мы точно так же разделим свои полки. Совсем другое, если он узнает, что против него всего-навсего какой-то там воевода. Тогда он вполне может обойти тебя, прямиком ломанувшись на наши города, а я из них вывел все боеспособные полки. Вот они уж точно осады не выдержат – ни каменных стен, ни пушек. Так что иного выхода я не вижу. Кроме того, ты оставил мне половину своего спецназа. Работенку я для них сыщу, не сомневайся. Только вначале ты…
– Что? – быстро спросил Вячеслав, видя, как друг застыл в нерешительности, не отваживаясь произнести свою мысль вслух.
– Я… – протянул Константин и вновь умолк.
Воевода терпеливо ждал продолжения.
– Отбери вначале десяток самых лучших. Может быть, уже поздно, но попытаться помешать этому надо. И опять же… Святозар. Пусть они постараются отбить у монголов его и Николая.
– Одно дело – убить человека. При умении – а оно у них есть – это секундное дело, – медленно произнес Вячеслав, – И совсем другое – выкрасть. Это гораздо тяжелее. Особенно если этот человек сам не изъявляет особого желания уйти с ними, что не исключено. Значит, надо тащить его на себе. А второй изранен. Получается, что надо тащить двоих. Я, конечно, не страховое агентство, но могу дать гарантию, что провал обеспечен на все сто. В самом лучшем случае они все-таки украдут их, но убежать не сумеют, будут сразу настигнуты погоней. Что им тогда делать и как поступить?
– А ты сам что думаешь? – побледнел Константин.
– Тут случай особый. Один – твой сын, а другой – твой внук. Поэтому решать тебе и только тебе, – безжалостно отрезал воевода.
– Но вина Святозара еще не доказана! – отчаянно выкрикнул Константин. – Неизвестно, как он оказался в Яике и почему открылись ворота! Может, его как раз и хотели освободить! А Николай?! Он-то вообще безвинный! – И осекся, замолчал.
Когда через пару минут он заговорил вновь, перед Вячеславом стоял другой человек. Да и голос был совсем иной – сухой и ломкий, как опавшая листва, напрочь лишенный эмоций.
Он и речь свою больше адресовал не другу, а самому себе:
– Святозар не должен оставаться в плену, даже если этот плен добровольный. Мой сын – это знамя. Сейчас оно в чужих руках. Если враг придет сюда с моим знаменем, то народ может растеряться. На нем могут быть написаны заманчивые призывы, и у меня нет уверенности в том, что… Словом, дай людям команду вырвать это знамя из чужих рук. Любой ценой.
– А если они при этом сломают древко? – тихо переспросил воевода.
– Любой ценой, – стиснув зубы, еще раз повторил Константин. – Если оно сломается – значит, судьба.
– И Николай – судьба?
– С ним пусть зря не рискуют. Крупный отряд туда не прорвется, так что пусть едут к Эрторгулу и требуют всех людей в помощь.
– Не боишься, что будет поздно и они не успеют?
– Значит, и тут судьба, – обреченно посмотрел на воеводу Константин.
– Ну да, – вздохнул Вячеслав, молча кивнул и тут же вышел.
Медленно ступая по хрусткому упругому снегу в сторону барака, где разместились спецназовцы, он размышлял о том, что они с Костей уже больше двадцати лет вместе, столько прошли и пережили, что иному хватило бы на две, а то и на три жизни. Но, пожалуй, все это бледнело перед сегодняшним испытанием, которое уготовила Константину безжалостная судьба.
И еще одно пришло ему в голову. Он даже на секунду остановился, когда понял это. Каждый из них был готов друг для друга на многое, вплоть до того, что если бы для спасения Константина надо было отдать свою жизнь, то Вячеслав не колебался бы ни минуты.
Но встать сегодня на его место воевода не согласился бы.
Ни за что.
Ни за какие коврижки!
Уж очень оно…
Порой легче умереть самому, чем послать на смерть другого. А сегодня его друг умер бы и десять раз.
С радостью.
Потому что бывают решения, пусть и правильные, которые убивают душу, и это гораздо страшнее, да и больнее тоже.
Во сто крат.
Конечно, если бы Пестерь знал, что для государя все это уже не новость, то ему было бы понятно это загадочное хладнокровие. Удивленный и несколько раздосадованный, он приступил к изложению тех условий, которые выдвинул Бату в обмен на жизнь княжича.
Когда его рассказ закончился, Константин по-прежнему молчал, не говоря ни слова, устремившись взглядом в какую-то точку, видимую лишь ему одному. Казалось, он не видел и не слышал никого из присутствующих.
– И что теперь делать, государь? – еще раз тихонечко повторил свой вопрос Пестерь. – С каким ответом нам к нехристю ехать? Может, поторговаться получится, да он, глядишь, скостит цену? А бул-гарского хана и попросить можно. Пусть братцу сво-му уступит малость. Не больно-то обеднеет.
– Нешто хан Абдулла не человек, – поддержал его Ожиг Станятович. – Тоже, чай, отец, и сыны у него растут. Должон понимать, что надобно выручать Николая Святославича.
О Святозаре, будто сговорившись, никто и словом не обмолвился.
И тут царь, все так же сидя на походном кресле-троне с высокой резной спинкой, на подголовнике которой была искусно, один в один к настоящей, вырезана царская корона, произнес загадочную фразу, смысл которой так и остался темным для послов:
– Я не Сталин, но солдат на генералов тоже менять не стану.
«Заговаривается государь!» – перепугался Пестерь и переглянулся с насторожившимся Ожигом.
– Чего? – робко переспросил Яромир.
Константин поднял голову и внимательно обвел взглядом стоящую перед ним семерку.