Сокровища Аттилы
Шрифт:
— Зеркальце Еврипиды! — кричит юноша и поднимает с земли бронзовую вещь на длинной ручке.
— Проклятье! — рычит Марк. — Он наверняка побежал к реке! Диор, беги к соседям! Пусть вооружатся!
Первым делом Диор стучится в ворота Материона. Тот уже не спит, разбуженный шумом в доме Марка. Узнав от юноши, что случилось, Материон в страшном волнении начинает напяливать на свое ожиревшее тело доспехи. Он их не надевал, наверное, лет двадцать. Наплечные ремни оказываются коротки, завязки по краям доспехов не сходятся. Пот градом льется по толстому лицу отца Элии.
— Если Алатей сбежал, то скоро приведет сюда сарматов!
— Ты уверен в этом? — испуганно спрашивает Материон.
— Не сомневаюсь. Иначе бы не сбежал. Только теперь я понял, почему во время нундин сарматы говорили о домах с крышами из свинца!
— Зачем–зачем говорили?
— Они хотели запомнить дома богатых граждан Маргуса.
— Но почему ты не сказал об этом Марку, чтобы он передал в магистрат?
— Не придал значения, Материон, показалось, что варвары просто обмениваются впечатлениями.
Отец Элии уже опоясывает себя мечом, крестится, потом, забывшись, взывает:
— О лары, не дайте свершиться неслыханному!
— Тебе нужно поберечь Элию, — советует Диор.
— Да–да, я спрячу ее!
Скоро во дворе Марка собираются все соседи. Лысый Ульпий возбужденно топает ногами и кричит:
— Бежать к реке, да! Охранять челны!
Толпа маргусцев, размахивая факелами, с воинственными воплями устремляется в сад, откуда тропинка выводит к пристани. Там горожане держат челны.
Еврипида уже собрала с пола деньги и украшения. Юргут разыскал новый пробой и навесил замок на дверь таблиниума. Обессилевшая от горя Еврипида отправляется в спальню отдыхать. Диор надевает свою походную сумку, укладывает в нее мешочки с монетами, идет на кухню. Юргут поджидает его.
— Я раздобыл деньги, — говорит Диор.
В глазах темнолицего гунна мелькает догадка, он спрашивает:
— Так это ты ограбил Марка?
— Я взял только то, что мне причиталось, — сухо говорит юноша.
— О, ты превзошел мои ожидания!
— Сегодня же нам следует выбраться из Маргуса.
— Это невозможно. Магистрат везде расставил стражу!
— Но над Маргусом уже занесен меч! Его ждет участь Потаисса!
Сильной рукой Юргут схватил сына за плечо, привлек к себе, проницательно взглянул в глаза:
— Ты это узнал во время нундин?
— Да.
— И не сказал Марку?
— Зачем?
Юргут отпускает его, долго молчит. Потом задумчиво произносит:
— У тебя действительно недобрый взгляд.
— В путь, Юргут, в путь!
Безносый поднимает вверх ладонь, покачивает ею — знак отрицания.
— Невозможно. Мы не прорвемся. Следует выждать хотя бы до завтра! Ты разворошил осиное гнездо.
— Что там стражи. Я один справлюсь с ними!
— Да, ты справишься. Но я не хочу больше проливать кровь, сынок! К завтрашнему вечеру я приготовлю все необходимое. Да осенит тебя своим крылом священная птица Хурри!
5
Марк возвращается после полудня. С ним Ульпий и Гай Север. Смертельно
На левом берегу замечено скопление конных степняков. Некоторые всадники подскакивают к реке и угрожающе размахивают мечами. Но новости на этом не закончились. Из Сирмия [68] примчался гонец с сообщением, что сюда направлен Фракийский легион. За столь противоположными известиями ветераны забыли даже о бегстве Алатея. Еврипида уже обрадовала Марка тем, что они лишились всего лишь двух тысяч денариев.
— Хвала императору Феодосию! — гремит опьяневший Марк. — Клянусь Гераклом, с приходом Фракийского легиона мы будем надежно защищены! Моя душа успокоилась!
— Марк, эй, Марк, как там поживает наша жаба? — спрашивает Гай Север. — Ты навещаешь ее?
— Ха–ха! Ты про жабу говоришь, как про невесту, — смеется Марк. — Еврипида кормит. Говорит, жаба жирная.
Лысый Ульпий мечтательно произносит:
— Мой медный котелок, да! Начистить, будет красным. Намазать смесью, будет золотым, да!
— Эй, эй, — предупреждает Север. — Не забывайте: договорились делить на четыре части, из них две — мои!
Под громкие возбужденные голоса ветеранов Диор незаметно засыпает. Ему снится, что он стоит на торговой площади, окруженный толпой разгневанных горожан. Они плюют в него и кричат: «Он хотел обмануть нас, благородных римских граждан! Скрыл, что его отец — гунн! Убьем его!» Лысый Ульпий, скрежеща зубами, хватает Диора за горло, с силой швыряет на землю. Диор в ужасе вскакивает, готовясь бежать, и вдруг просыпается.
Он и на самом деле лежит на полу. Кто–то сбросил его с лежака. Вокруг шаркает множество ног, сильно воняет прелой овчиной и немытыми телами. Слышатся грубые голоса. Раздается громоподобный клич Алатея:
— Сын Чегелая, отзовись!
— Вот он! — восклицает кто–то на сарматском языке.
Жесткие руки поднимают юношу с пола, освещают факелом. Вокруг мрачные бородатые лица, сверкающие глаза. Сарматы! Расталкивая варваров, к нему проталкивается Алатей в новом кафтане, новой овчинной шапке, оскаливая в улыбке белые зубы, почтительно говорит:
— Вот мы и встретились, сын Чегелая!
В атрии мечется пламя факелов, мелькают длинноволосые тени. Пронзительно кричит Еврипида. Грубо ругается Марк. Раздается лязг мечей. И вдруг, перекрывая шум, гремит полный звериного горя голос Юргута:
— Сынок! Сынок! Где ты?! Назад, дети ослицы! Харра! Вы осмелились напасть на гунна!
Теперь мечи, казалось, звенят по всему атрию. Кто–то протяжно застонал. Падает тело. Потом другое. Торжествующие крики сарматов.
Диора выводят из спальни. В атрии возле стены с вечнозелеными растениями сидит, разбросав ноги и опустив разрубленную голову, Марк. Кровь ручьем стекает на мраморные плиты пола. Возле него неподвижно лежит Еврипида. Поперек входа навзничь распростерся Юргут. Его рука сжимает обломок меча. Возле него валяются четыре трупа. Хороший для гунна бой!