Сокровища Аттилы
Шрифт:
Поразительно, у варваров хватало хитрости, чтобы солгать, но не хватало, чтобы скрыть ложь.
И вот тогда Абе—Ак сказал Диору:
— Радуйся! Сегодня я поговорю с Верховным жрецом об усыновлении тебя!
Что–то злобное и дикое промелькнуло при этом известии на широком лице Алатея, но он промолчал.
Когда Диор, выйдя из шатра предводителя, направился к себе, возле площадки его догнал Алатей и, внушительно помахивая плетью, угрожающе проговорил:
— Я вижу, что привез тебя во вред себе. Берегись!
Ненависть, прозвучавшая в голосе сармата, была столь сильна, что Диор не смог преодолеть искушения увидеть, как закончит жизнь этот дикарь. И через мгновение
Как человек ведет себя, такая у него и смерть. Уговорил Абе—Ака напасть на Маргус не кто иной, как Алатей.
2
О Небо, как разительно быт варваров отличается от быта римлян! В становище земля изрыта копытами и свиньями, трава чахла и пыльна, везде обглоданные кости, конский навоз, овечий помет, скотская требуха, облепленная полчищами зеленых мух. Поневоле хочется отвести взор.
Неподалеку упражняются в воинском мастерстве подростки. Ими руководит пожилой однорукий воин. Укрепив три тонких прутика строго в ряд, он заставляет подростков сбить прутики одной стрелой. Молодым сарматам удается это довольно часто. Над промахнувшимся смеются, обзывают кривоглазым и другими нелестными прозвищами. Среди упражняющихся есть и малыши, которые и ходят–то еще неуверенно, но уже держат в руках крошечный лук со стрелами, у которых вместо наконечника прикреплен войлочный кружок. Ребенок сумел увернуться от трех стрел. Четвертая попала ему в грудь и опрокинула. Видимо, удар был болезненным. Малыш сморщился, закряхтел, готовясь зареветь, но остальные дружно принялись его утешать. Потом мишенью служил подросток лет десяти. Надо было видеть, с какой ловкостью он уклонялся от стрел. Юноши постарше упражнялись несколько иначе. Они образовали круг. Один из них встал в центре его с длинной палкой в руке. И стал ею размахивать, пытаясь ударить стоявших в круге по ногам. Проделывал он это довольно быстро. Остальные подпрыгивали. Один не успел, палка настигла его. Молодежь с хохотом потащила неудачника к реке и бросила в воду. Тот вылез на берег мокрый и сконфуженный.
Возле гостевого шатра появился Кривозубый и сказал, что с сыном Чегелая хочет побеседовать Верховный жрец. Известие Диор воспринял с волнением, ибо давно ждал его.
Когда Диор и Кривозубый шли мимо гигантского меча, воин сообщил, что Верховный жрец настолько стар, что помнит время, когда кузнец–богатырь сарматов Ушкул ковал этот священный меч.
— Давным–давно, в незапамятные времена, — с гордостью сказал Тартай. — Ушкул — прародитель всех сарматов. У нас есть предание: когда враги станут нас одолевать, с неба на крылатом коне спустится богатырь Ушкул. Меч он выковал для своей руки! Вот почему мы его бережем!
Обитал Верховный жрец в месте довольно необычном. Чем дальше удалялись от становища Диор и Тартай, тем чаще встречались огромные замшелые валуны, тем выше поднималась трава. Диору никогда не доводилось видеть растения со столь мясистыми стеблями. И цветы вдоль малозаметной тропинки были необыкновенно крупные, яркие, душистые. Густые запахи дурманили голову. Сюда не достигал шум становища. Лишь шмели жужжали да гудели пчелы. Скоро заросли скрыли идущих с головой. Так шли они в зеленом сумраке, пока травы и цветы не расступились. Открылась поляна. На дальнем конце ее рос могучий дуб с густой и обширной кроной, узловатым стволом. Ветки его были облеплены множеством черных крупных воронов. Они словно спали, молчаливые и неподвижные.
К дереву была прислонена статуя, изображавшая босого длиннобородого старика в длинной рубахе, сидящего на пне. Выполненная довольно
— О повелитель добрых духов, хранитель священных преданий, я привел его!
Идол вдруг шевельнулся и произнес:
— Пусть подойдет ко мне римлянин.
Приблизившись, Диор понял, что перед ним глубокий старец с ветхим, как бы окаменелым лицом, на котором морщины напоминали трещины и жили лишь огненные глаза. Они неотрывно смотрели на юношу.
Ему вдруг вспомнилось все то недоброе, что он успел сделать людям, но тут же возникла тщеславная гордость. Разве он не превосходит любого во всем, кроме разве красоты? Да, этот старик необыкновенен. Но пусть он догадается, что скрывается за приветливой улыбкой Диора.
Вороны на дубу вдруг встрепенулись, враждебно закаркали, шумно снялись с дерева, взмахивая огромными крылами, закружились над поляной, стягиваясь в свистящую плотную стаю. Они были похожи на желтоглазых фурий — римских богинь мести. Солнечный день потемнел. Поднялся ветер. Зловещие птицы, хрипло крича, суживали над Диором черный стремительный круг. Вдруг один из воронов выпал из этого смрадного вихря и попытался вонзить изогнутое лезвие клюва в обнаженный затылок юноши. Диор отшатнулся, прикрыл голову руками. Да уж не гарпии ли это?
Шелестящая стая сомкнулась над ним, подобно черному облаку. Птицы снижались, клевали юношу, взмывали вверх. На голову и руки посыпались удары, как будто одновременно вонзались десятки ножей. Диор упал на колени. Но ужаса не испытал. Почему–то именно в этот момент перед его мысленным взором возникло прекрасное лицо Элии, вызвавшее у него нежность. И тотчас атака черных птиц прекратилась. Вороны взмыли вверх.
По лицу и рукам Диора струилась кровь. Злоба на Верховного жреца охватила его. Гадкий старик напустил на него гарпий! Как только возникла злоба, вороны тревожно закричали, снизились, готовясь клевать. Диор вновь вызвал в памяти гордое и прекрасное лицо Элии, невольно рождавшее у юноши нежность. Вороны поднялись и закружились на высоте, как бы выжидая. Диор вскочил на ноги. Кривозубый Тартай стоял поодаль с вытаращенными в изумлении глазами. На него вороны не обращали внимания. Нетрудно было сообразить, что нападению гарпий подвергался тот, кто имел нечистые помыслы. Диор мысленно повторил десять христианских заповедей. Вороны подлетели к дубу, стали опускаться на ветви, застыли неподвижными глыбами. И все это время Верховный жрец неотрывно следил за Диором.
То ли завораживающий взгляд жреца обладал магической силой, то ли воздух на поляне имел целебные свойства, но спустя самое короткое время у Диора перестала течь кровь, раны зажили, от них остались лишь малозаметные шрамики.
— Я мог бы избавить тебя и от них, — вымолвил жрец, — но пусть они напоминают о твоей порочности.
— Послушай, маг, — обрадованно возразил Диор, — порочных людей много! Почему же ты наказал именно меня?
Вороны опять подняли головы и зашевелились. Диор вызвал в памяти тропинку, по которой шел сюда, уютный зеленый сумрак и то приятное волнение, что испытал он в ожидании встречи. Птицы успокоились. Оказывается, не так уж они и страшны. Подобие улыбки проступило на древнем лице жреца, и веселые искорки промелькнули в его глазах, когда он сказал: