Солдаты неба

Ворожейкин Арсений Васильевич

Расчетливость противника в этих условиях должна оказаться его ошибкой. Только надо действовать быстро. Успех в быстроте.

Словно под крышей, очутился я под плотным строем бомбардировщиков. Кресты, черные большие кресты уставились на меня. Пропало солнце. Стало как-то темно и холодно. Неубирающиеся ноги фашистских бомбардировщиков зловеще колышутся над головой, будто хотят схватить меня своими клешнями. Это не пугает. Чтобы колеса меньше съедали скорость, на них установлены обтекатели, которые издали похожи на лапти. За эту схожесть мы и прозвали их «лапотниками». Этих «лапотников» мы любили, любили за то, что они очень хорошо горят. Очередь! И факел — враг горит! Приятное зрелище.

Скорость у нас с врагом одинаковая, и кажется, что мой «як» застыл на месте. Скорее! Тороплю себя. Чуть поднимаю нос истребителя и упираю прямо в мотор «юнкерса». Посылаю очередь. Огонь хлестнул по гитлеровскому флагману. Из него посыпались куски. Он шарахается влево и бьет крылом соседа… Но что такое? На меня сыплется что-то черное, хвостатое… Бомбы! Скорее отсюда! И я без промедления толкаю «як» вниз и в сторону. Чернов облако смерти проходит у крыла моей машины. Пронесло.

Секунда — чтоб осмотреться.

Ведущая девятка бомбардировщиков, освободившись от груза и потеряв строй, легко и быстро разворачивается назад. Вторую группу «юнкерсов» разгоняют Кустов с Лазаревым. И только третья летит в прежнем порядке. Теперь мы ее наверняка разобьем. Тимонов, прикрывая меня, схватился с двумя «фоккерами». Он не отпускает их от себя. Такая «игра» долго продолжаться не может. Ему очень трудно вести бой против двоих. Нужно помочь. А как с третьей группой «юнкерсов»? Ничего, можно повременить: она еще далековато.

Заметив, что я приближаюсь, «фоккеры» оставили Тимонова в покое, уйдя вверх, в лучи солнца. Мы с Тимохой снова вместе. Надолго ли?

Я вижу, как ушедшие вверх гитлеровские истребители, словно отряхиваясь от неудачного боя, перекладывают машины с крыла на крыло, выбирая момент, чтобы снова свалиться на нас. Пока они очухиваются, немедля устремляемся к третьей группе «юнкерсов». И тут я заметил на подходе еще и четвертую стаю бомбардировщиков. Она летит намного ниже первых трех, очевидно рассчитывая под шум боя проскочить незамеченной к переправе. Ловко придумано!

В это время пара «фоккеров», до сих пор находившаяся в резерве, рванулась на пару Кустова. Она, занятая боем, может не заметить этого, а «фоккеры», видно по всему, — мастера, не промахнутся. Первая мысль — идти на помощь товарищам. Но как быть с четвертой и третьей группами «юнкерсов»? Ведь это главный противник.

На меня нахлынули какое-то бессилие и усталость. Но только на миг. Человеку после передышки тяжелая ноша всегда кажется еще тяжелее. Я вспомнил про пару Сачкова. Может, ее послать на бомбардировщиков? Но она уже окружена целым роем «фоккеров». К противнику подоспели новые истребители, и она приняла их на себя. Эта пара твердо знает свое дело.

Переменившаяся обстановка требовала нового мгновенного решения. И оно пришло. Когда человек увлечен боем, и не просто боем, а стремлением победить, мысль его работает до того направленно, что один взгляд — и сразу готовы оценка обстановки и новый замысел сражения. В моменты наивысшего напряжения руки, ноги опережают мысли. Здесь вступает в силу интуиция, выработанная в сражениях и ставшая как бы рефлексом. В воздушных сражениях голова, мышцы работают по особым законам. На ходу передав Тимонову, чтобы он отразил удар четвертой стаи «юнкерсов», я уже мчался на выручку Кустову.

Мне хорошо видно, как он сблизился с оставшейся от девятки тройкой бомбардировщиков, которая все еще пытается прорваться к Днепру, и в упор стреляет по ней. В то же время нос вражеского истребителя подворачивается к Кустову. Неужели опоздаю?

Нужно упредить! От громадной перегрузки на развороте потемнело в глазах. Но с полным усилием продолжаю вращать самолет, рассчитывая оказаться сзади фашиста. Наконец в глазах светлеет. Передо мной «фоккер», а перед ним Кустов. Дальше — горящий «юнкере».

Стрелять! Скорее стрелять! Огонь! Дым окутывает вражеский истребитель. Из машины Кустова тоже выскочили искры и черный язык дыма. Игорь как бы прыжком отскакивает в сторону и, дымя, круто снижается. Успел-таки «фоккер» подбить его!

А где же Лазарев? Он должен сейчас прикрыть своего ведущего, а то Игоря добьют вражеские истребители. Но вижу, что он, связанный «фоккерами», не сможет этого сделать.

И Кустов, поняв обстановку, передает:

— Меня охранять не надо: я один выйду из боя, а вы деритесь.

Хорошо, пусть будет так, другого выхода нет.

Но как быть теперь с третьей группой «юнкерсов», которую я думал разбить вместе с парой Кустова? Третья группа оказалась так близко от переправы, что я без оглядки бросился на нее. Все девять самолетов, точно слившись между собой в одну глыбу металла, грозно приближались к Днепру. А вдруг меня сзади уже атакуют? Кто тогда помешает «юнкерсам» отбомбиться?

Около меня никого. Только в стороне вихрятся клубки истребителей. Тимонов удачно подбирается к четвертой группе бомбардировщиков, плывущей у самой земли. Молодец!

Мне сейчас тоже никто не помешает расправиться с третьей стаей «юнкерсов». А она, пока я оглядывался, оказалась прямо над моей головой; и я, притормаживая истребитель, сбавил мощность мотора и упер нос «яка» прямо в правое крыло строя.

Секунда — и в прицеле задний самолет. Его так удачно прошили снаряды и пули, что он сразу безжизненно рухнул и, пылая, закувыркался вниз. Не теряя времени, бью по второму, третьему, четвертому… Вижу, как остальные самолеты рассыпаются в стороны. Вот только один почему-то замешкался. Небольшой доворот. «Юнкере», пытаясь выскользнуть из прицела, несется вниз. Но разве может уйти от истребителя такая неуклюжая махина?