Солдаты неба
Шрифт:
С восходом солнца мы должны были лететь, но почему-то задание перенесли на час позднее. Воспользовавшись этим, мы с Чернышевым прямо на стоянке стали бриться. Старые предрассудки, что нельзя перед подъемом в воздух брать в руки бритву, давно канули в прошлое. Суеверие в авиации вышло из моды.
Освежившись холодной колодезной водой, повели разговор о предстоящем вылете. Внимание привлекла грузовая машина, остановившаяся рядом. В кабине с шофером сидел человек в шлемофоне, с черным лицом и забинтованной шеей. Он медленно вылез и направился прямо к нам. Обгорелое лицо заметно распухло и в нескольких местах кровоточило. Словно по команде, все встали и удивленно и обрадованно воскликнули:
— Сергей!..
Он сдержанно улыбнулся, подошел и, вытянувшись в струнку, четко доложил:
— Товарищ капитан, младший лейтенант Лазарев прибыл снова в ваше распоряжение.
Из-за ожогов ему трудно было говорить. В таких обстоятельствах принято обходиться без официального рапорта, но в светло-голубых глазах Лазарева было столько волевой собранности и страдания, что я не решился перебивать его.
Обычно, когда летчика собьют и он явится после этого на аэродром, начинаются расспросы. Пострадавший охотно, с увлечением рассказывает о последнем воздушном бое, особенно подробно останавливается на том, как попал под вражеский огонь, частенько сглаживая свои ошибки. Лазарев же резко, чистосердечно осудил себя и был скуп на слова:
— Во всем виноват сам. Нужно быть идиотом, чтобы прогулять ночь и лететь в бой.
Бывает, молодые летчики переоценивают свои возможности. Полеты, воздушные бои — все это для них нехитрая штука. Но стоит хоть раз оказаться лицом к лицу с настоящей опасностью, как они быстро перестраиваются и начинают со всей серьезностью, вдумчиво относиться к своему делу. Так произошло и с Лазаревым.
Несчастье — великий воспитатель, но иным оно может и надломить крылышки. С Лазаревым этого не должно случиться. А ожоги заживут. Могло быть и хуже.
— Хорошо, что в лапы к фашистам не попал, — сказал кто-то.
Лазарев с благодарностью стал рассказывать о танкистах, которые помогли ему избавиться от этого несчастья.
Взвившаяся ракета известила о посадке в самолеты, и мы не успели узнать всех подробностей о спасении летчика.
За время Курской битвы нас впервые подняли для удара по отступающему противнику. В тот день, 5 августа 1943 года, Москва салютовала войскам, освободившим Белгород и Орел. Это был первый победный салют.
Герои возвращаются
Фашисты отступали на всех фронтах. Курская дуга растаяла, и наш Воронежский фронт 23 августа перешел в наступление. От Смоленска до Черного моря развернулась битва за Днепр. 21 сентября Воронежский фронт вышел к Днепру, а в ночь на 22-е форсировал его. За месяц боев у нас не стало Демьяна Чернышева, Алексея Карнаухова, Леонида Хрущева, Дмитрия Аннина и других летчиков. Из нового пополнения мое внимание привлек Игорь Кустов — ветеран полка. Правда, он прибудет только сегодня.
На фронте обычно не придают значения бумажным характеристикам, человек проверяется в бою. Но мне захотелось посмотреть личное дело Кустова. О нем говорили как об отменном спортсмене-акробате и хорошем музыканте, о любителе математики и сильном воздушном бойце. В нем сочетались трезвый расчет и фантастическая дерзость, мудрость бывалого человека и безудержная пылкость юноши.
Кустов является единственным летчиком, совершившим успешный таран на бреющем полете, буквально у самой земли, и к тому же над самой линией фронта. «Зачем ты пошел па крайний риск?» — спросил его командир полка. «Я все рассчитал, и, как видите, правильно». — «Но ведь ты сел в нейтральной зоне и по тебе били немецкие минометы. Где тут расчет?» — «Но сел-то я все-таки не на вражеской территории. И какая это была нейтральная, когда рядом мой родной город Кувшиново? В нем я родился и жил до тридцать первого года».
И командир больше ни о чем не стал спрашивать Кустова, а только крепко, по-мужски, обнял.
А есть и такая легенда, будто Кустов приспособил самолет летать и без своего вмешательства. В последнем бою Игорь был тяжело ранен. Авиационный снаряд разорвался в левом плече, вырвав ключицу и часть легкого. Когда его самолет заходил на посадку, стоявшая у КП девушка-наблюдатель бросила бинокль и, взяв рупор, на весь аэродром объявила: «Внимание! Внимание!.. Самолет заходит на посадку без головы летчика!»
Самолет приземлился нормально. К нему подбежали люди. Вся кабина и летчик были залиты кровью. Голова Кустова безжизненно склонилась вперед. Холодные руки Игоря с трудом оторвали от рычагов управления и стали вытаскивать труп из кабины, но «труп» вдруг простонал: «Тише!»
В личном деле Кустова в первую очередь привлекла мое внимание его школьная успеваемость. Одни отличные отметки. В тринадцать лет он получил диплом за активное участие во Всесоюзном слете юных моделистов. В Брянске, учась в девятом классе, с отличием окончил аэроклуб, а в сороковом году — Чугуевскую военную школу летчиков. И тоже с отличием.
В школьной характеристике интересная запись: «Если т. Кустов чего не знает, а дело требует знать, то Кустов разобьется, а узнает, Для него просидеть ночь за книгой, а утром прийти на занятия ничего не стоит. И от него никогда не услышишь хныканья. Мальчик очень волевой и трудолюбивый».
…И вот после полутора лет лечения Кустов снова возвращается в полк. Он будет летать в нашей третьей эскадрилье. Мне не приходилось встречаться с ним, но уверен, что такой человек, раз решил летать, обязательно полетит. Только вот как без ключицы будет работать рука?
Утром, как только я вылез из кабины самолета, передо мной оказался высоченный и прямой, как стрела, парень с Золотой Звездой и орденом Ленина на груди. Он четко, мягким, приятным тенорком доложил:
— Младший лейтенант Кустов прибыл в ваше распоряжение.
В голове у меня еще вихрилось напряжение боя, но Кустов разом все смыл.
— Игорь? — вырвалось у меня удивление, видимо, потому, что представлял Кустова, как и большинство акробатов, небольшого роста.
— Да, Игорь.
— Вон ты какой! Выше высокого.