Солдаты живут
Шрифт:
После взаимных представлений я высказал очевидное:
— Ваш народ навлек на себя крупные неприятности. Все буквально почувствовали, как Ворошки закрывают глаза и вздыхают под черной тканью.
— Мы выживем, — заявил Ворошк-босс, с усилием избавив голос от гнева и высокомерия. С уверенностью у него получилось хуже, и я задумался: а может, они и правда в этом не сомневаются?
— Несомненно. Увиденные мной возможности вашей семьи произвели на меня впечатление. Но если честно, то вы ведь понимаете, что для ее выживания потребуется нечто большее, чем просто изгнание Теней.
Нашун нетерпеливо махнул затянутой в перчатку рукой:
— Мы пришли к вам, потому что желаем вернуть своих детей.
Он говорил достаточно четко и медленно, чтобы его поняла Госпожа. И она издала негромкий удивленный звук — вполне возможно, что и смешок.
— Тут вам не повезло. Они могут оказаться полезными для нас. К тому же, у нас нет никакого интереса их возвращать.
Теперь их гнев стал настолько плотным, что его можно было пощупать. Тобо это тоже ощутил и сказал:
— Предупреди их, что любая сила, с помощью которой они попробуют пробиться через врата, срикошетит в них. И еще скажи, что чем упорнее они станут пробовать, тем сильнее пострадают.
Я перевел. Слова парня не произвели на наших гостей впечатления. Но и экспериментировать они не стали, припомнив события у собственных врат.
— Мы готовы предложить обмен, — сказал Исследователь.
— И что вы можете предложить?
— На равнине все еще есть ваши люди.
— Попробуйте их захватить. Они прикрыты. И когда пыль рассеется, вы снова станете подбирать мертвых членов вашей семьи. — В этом я не сомневался. Потому что Тобо полностью доверял Шевитье. — Вы могущественны, но невежественны. Как быки. Вы не знаете равнину. Она живая. И она наш союзник.
Теперь я не удивился бы, увидев, как у них из ушей повалил дым. Гоблин в старые добрые времена проделывал такой фокус. Но у этих двоих не было чувства юмора.
И все же их отчаяние преодолело гнев.
— Объясни, — прошипел Нашун.
— Вы ничего не знаете о равнине, но настолько самонадеянны, что верите, будто сильнее кого угодно на ней. А это обитель богов. Очевидно, вы даже не знаете историю собственного мира. Те, кто стоит сейчас перед вами и кому, по вашему мнению, вы можете угрожать, — духовные наследники солдат, вышедших из Хатовара пятьсот лет назад.
— То, что происходило до Ворошков, не имеет значения. Однако ты и сам проявляешь невежество.
— Это имеет значение. Вы чего-то хотите от последнего Свободного Отряда Хатовара. И вам нечего предложить взамен. За исключением, возможно, собственной надменной истории и толики современных знаний.
Оба колдуна промолчали.
— Спроси, почему они так отчаянно хотят вернуть этих детей, — сказала Госпожа. — Ведь они здесь в безопасности.
Я спросил.
— Они — наша семья, — ответил Первый Отец. В его голосе чувствовалась искренность и нечто такое, из-за чего я ему поверил.
— Они далеко отсюда. После их появления здесь мы долго шли на север. Один из них смертельно болен.
— При них остались их рейтгейстидены. И они смогут долететь сюда за несколько часов.
— По-моему, он говорит всерьез, — сказал я Госпоже. — Он и правда вбил себе в голову бредовую мысль, будто ему достаточно сказать — и я верну ребятишкам их игрушки и отпущу. Нет, в Хатоваре им точно не приходилось работать, чтобы выжить.
Исследователь выхватил одно слово из моей фразы:
— Я уже говорил о вашем невежестве. Так слушай, пришелец. Хатовар — не наш мир. Хатовар был городом тьмы, где проклятые души поклонялись богине ночи. Этот город зла был стерт с лица земли еще до Ворошков. Его жителей выслеживали и уничтожали. Ныне они позабыты. И они останутся позабытыми. Потому что ни одному Солдату Тьмы никогда не будет позволено вернуться.
Как-то давным-давно, в один ленивый день, за десятки лет до того, как превратиться в сосуд, тот, что он есть сейчас, Гоблин сказал мне, что я никогда не попаду в Хатовар. Никогда. Он навсегда останется для меня за горизонтом. Я буду подходить к нему все ближе и ближе, но никогда не дойду. Вот я и вообразил, что вступил в Хатовар. Но то оказался лишь мир, где когда-то находился Хатовар.
— Само время сравняло счет. Те, кого послал Хатовар, вернулись. А мир, убивший Хатовар, умрет.
— Ты обратил внимание? — спросила Госпожа.
— На что?
— Он употребил слово «зло». А мы редко слышали его в этой части мира. Люди не верят в него.
— Эти ребята из нашей части мира. — Я перешел на язык Арчи:
— Если вы дадите нам полные современные сведения о конструкции и работе ваших летающих бревен, а также о материале, из которого изготовлена ваша одежда, то и мы согласимся вернуть тех, кто нужен вам.
Госпожа изо всех сил старалась, переводя нашим сказанное. Но и ей не всегда удавалось понять все.
Нашун Исследователь не сумел осознать всего масштаба моего требования. Он трижды пытался ответить, трижды не смог подобрать слова и, наконец, с немой мольбой повернулся к Первому Отцу. Я не сомневался, что его прикрытое черной тканью лицо искажено отчаянием.
— Думаю, сейчас вам самое время отойти от врат, — сказал я своим, — Колдуны начинают терять терпение.
Я упивался ощущением собственного злодейства. Я всегда его испытываю, когда довожу до отчаяния могущественных и никому не подвластных типов, воображающих, будто вселенная создана исключительно для их удовольствия и удовлетворения их прихотей.
— Скоро стемнеет, — сказал я Ворошку. — И тогда выйдут Тени. — Когда Ворошки переглянулись, я одолжил цитату у Нарайяна Сингха:
— Когда имеешь дело с Черным Отрядом, надо накрепко запомнить: тьма приходит всегда.
Повернувшись к Госпоже, я не увидел на ее лице стопроцентного одобрения.
— Все могло пройти и лучше, — сказала она.
— Я позволил вмешаться чувствам. Хотя и знал, что не следовало бы. Но этот разговор нас все равно ни к чему не привел бы. Они слишком много думают о себе и слишком мало о других.
. — Тогда можешь расстаться с мечтой о возвращении в Хатовар.
И тут Ворошки предприняли первую за время встречи яростную попытку прорваться через врата.
Я их предупреждал.