Солнце любви
Шрифт:
– Чудовище!
Адвокат кивнул.
– Когда докапываешься до самой глубины, у них (у моих подзащитных) один мотивчик: бес попутал. Никто не может объяснить, как перешел роковой предел.
– А как объяснить, почему брат взял чужую вину на себя?
– Из-за невесты — проститутки: отчаяние, отвращение к жизни. «Теперь мне все равно», — так он сказал при последнем нашем свидании.
– Он не намекнул на истинного виновника?
– Да ты что! Если б у меня была хоть тень сомнения в его вине.
– Выходит, тогда
– Само собой! — подхватил адвокат. — После девятилетней отсидки загребли бы его. Он обратился к тебе.
– А меня понесло с Полем в «Китеж».
– Знаю. — Евгений Алексеевич вонзил в племянника проницательный взгляд. — Ты ж вроде по кабакам не гуляешь.
– Подумал: Поль мне звонит, что- то знает про убийство.
– Наш оболтус? — удивился отец. — Откуда? — задумался. — К счастью, он был слишком мал, чтобы помнить. к несчастью, болен. Неужели исток всех этих убийств в далеком прошлом?
– Получается, так.
– Но кто? Круг ограничен. Игорек. не верится. А Валерий Витальевич даже не был знаком с той девицей.
– Да как будто никто, кроме Игоря, не был. Помню, я тогда удивился: она узнала от меня, что Павел на даче, болен. И вдруг является на другой же день, в пятницу. Зачем?
– Ты у нее не спросил?
– Нет. Она сама упомянула про какую-то книжку.
– Наверняка предлог.
– Наверняка. Вот я и думаю: к кому действительно пришла Маргарита?
– Загадочка, — согласился дядя. — Но Валерий любил свою жену, до сих пор он.
Петр Романович перебил:
– Действительно мотив неясен!
– Тот-то и дело! Как можно в здравом уме идти на преступление при подобном скопище свидетелей?
– А если она как раз и явилась мужа перед женой разоблачить?
Адвокат поморщился.
– Чересчур мелодраматично… чтоб проститутка клиента разоблачала! Да и как он мог про подлый ее порыв узнать, ведь она ни с кем, кроме тебя, не общалась?
– А вдруг еще в четверг возникла опасность?
– Тогда и расправился бы, коль уж так приспичило. В этом и заключалась основная трудность защиты. Кто мог войти в такой штопор — гнев, ярость, ревность до исступления? Безумно, страстно любящий! Кто из нас подходит под эту категорию: я, ты, Ангелевич, Игорек? Дед, наконец? Только Павел подходил идеально, ну, я и бил на смягчающие обстоятельства. Между тем состояние аффекта мог вызвать страх сифилиса.
– Время для проверки упущено, — угрюмо бросил Петр Романович.
– Да, настолько все уверовали в виновность Павла.
– Его-то проверяли!
– Как только мертвой поставили диагноз. Он чист. Остается послать запросы в кожно-венерологические диспансеры. Мало надежды, но. все- таки в советскую эпоху не так-то просто было лечиться инкогнито.
– Ты поговорил насчет запросов со следователем?
– Нет, тебя дожидался. — Дядя отвел глаза. — Так ты согласен?
– Разумеется. — Петра Романовича внезапно осенило, и он нервно рассмеялся. — Уж не подозреваешь ли ты меня.
– Не в преступлении, Петруша, нет! Но, знаешь, никто не застрахован от заразы, мужчина ты молодой, красивый, свободный.
– Но в этом плане, как ты выразился, чист, — перебил Петр Романович, подумав с усмешкой: «Не застрахован, только вчера имел шанс вляпаться черт знает во что с «красоткой кабаре»!» И по понятной ассоциации вспомнил вслух: — Что ж такого подслушал медик в нашем разговоре с боттичеллиевской Венерой.
– Эту шлюху я б сегодня вышвырнул!
– Так зачем дело стало?
– Валерий уговорил подождать, пока не подыщет ей квартиру. — Дядя помолчал, помрачнев. — Не ожидал, что он так злоупотребит нашей старой дружбой.
15
К адвокату явился некий нервный клиент. Петр Романович нашел тетку в спальне на кровати. «Эти душу омрачающие происшествия привели, разумеется, к мигрени, — говорила она капризно, по-старомосковски напевно, расчесывая массажной щеткой длинные каштановые пряди. — В такую жару такие волосы.» — «Постригись». — «Я бы с удовольствием, но Евгений — деспот. Он же подарил мне черепаховые гребни, пришлось отращивать. — она ахнула. — Помнишь? Как раз в тот роковой день, который так славно начался утром в саду. Но приехал Игорек — как вестник из трагедии.» — Ольга Ипполитовна продолжала источать жалобы (в стиле своего адвоката), племянник по- родственному присел на краешек атласного супружеского ложа.
– Но все как-то улеглось и не то чтобы забылось — но смягчилось, правда, Петь? Скажи! (он кивнул) И Польку перестали мучить припадки.
– Совсем?
– С тех пор — ни одного. Но ожидание, подспудное, не оставляет. Я иногда просыпаюсь ночью от того нечеловеческого крика. Тишина. Как будто бес во мне кричит из прошлого. И вот, пожалуйста — Павлик с того света!
– Тебя допрашивали?
– Не только, — она на секунду зажмурилась, — пришлось опознавать. коричневый, с «искрой» костюм — да, отца вашего, я его вещи отдала соседу. Их и сейчас можно носить. Роман обладал исключительным чутьем и вкусом, что и тебе передалось.
– Спасибо. Я вспомнил, как ты Ивана Ильича на юбилей ваш звала. У вас были короткие отношения?
Она печально улыбнулась.
– Если можно так выразиться — горестно-дружеские, на почве эпилепсии. Знаешь, я избалована и привыкла к настоящим мужчинам, победным (что папа, что дядька твой), а Иван был такой жалкий. Я его жалела.
– Как он узнал о том последнем припадке? Я помню медика уже в зале.
– Я его позвала. А почему ты интересуешься?
– Мне нужна полная картина того вечера.