Солнце моё, взгляни на меня...
Шрифт:
– Почему началась стрельба?
Филин коротко глянул на меня и отрапортовал Светиславычу:
– Так получилось. Непредвиденные осложнения.
– Эх, жаль, что не совсем сработало. Ну да ладно. Всех забрали?
– Точно так.
– Тогда делимся как задумано. Санчес, пошли.
Я был немного озадачен, но повиновался. Все остальные быстро расселись по машинам, которые разъехались в разные стороны. Броневик тоже уехал. Остался фургон. Когда мы подошли ближе, Дёмин позвал Милану:
– Милка, найди во что девочку одеть. Поживей там.
Девушка кивнула и шустро скрылась в грузовозе. Ждан настороженно наблюдал за округой. Ярополк Светиславович окинул меня взглядом, поморщился:
– Вылитый насовец. А уж взгляд какой лютый. Ладно, залезайте внутрь - ехать пора.
Я подсадил Дарю, залез следом в полутьму фургона. Отыскал скамейку по борту, усадил девочку. Ждан закрыл дверь, а Дёмин сел рядом с водителем. Машина затарахтела разрегулированным двигателем и тронулась. Мила сообщила из глубины фургона:
– Нашла кое-что. Не по размеру, но всё же.
Я подтолкнул упирающуюся девочку в направлении голоса. Шепнул ей:
– Иди к Миле, она хорошая.
Даря не двинулась с места. Пришлось передавать её практически
Ехали долго. Не быстро, зато качало от души. Видимо мы пробирались просёлочными или лесными дорогами. Даря уснула, но руку мою не отпустила. Мила тоже задремала и постепенно прислонилась к моему плечу. Я старался девочек не тревожить, поэтому не шевелился. Ждан сидел закрыв глаза и было непонятно - дремлет он или просто так сидит. Я постепенно тоже задремал, балансируя между сном и явью. Толчок торможения привёл в чувство. Я прислушался. Хлопнула дверца со стороны пассажира, через пару секунд дверь фургона открылась, плеснув в нас вечерним мягким светом. Пока я проморгался, девочки тоже проснулись. Даря пряталась за мной, а Мила тихонько вскрикнула, зажмурившись. Но повода для тревоги не было. В фургон заглянул Светиславыч:
– Эй, живы? Выходите. Приехали.
Я встал, с усилием распрямив затёкшие ноги, повесил оружие за спину. Взял Дарину за руку. Фургон стоял на краю небольшой поляны посреди густого, тёмного леса. На поляне была старая лесная сторожка, вросшая в землю и окружённая порослью молодых деревьев. Наверное тут тоже давно не жили. Однако в сумерках всё-таки угадывалась тропинка, ведущая к домику. Сам домик напоминал картинку для книжки сказок. Казалось, что сейчас со скрипом откроется дверь и на пороге появится Баба-Яга. Светиславыч приглашающе показал на домишко:
– Здесь мы переночуем и завтрашний день отдохнём. Не забудьте вещи. Пошли!
Мы с Дариной, Светиславыч, Ждан, Милана и водитель фургона по имени Вторак проследовали к сторожке. На траву уже садилась холодная роса, пришлось Дарину нести на руках. Я чувствовал, как она мелко дрожала от холода и страха. В избушке было холодно и пахло сырым деревом. Лампочка фонаря разогнала тьму по углам, дав возможность осмотреться. В глубине избушки стояла сложеная из камней печь. Редкая по нынешним временам вещь. Зато не развалится от долгих периодов сырости. У дальней стены был широкий топчан - спальное место на несколько человек. Напротив у стены стоял большой стол тёмного от времени дерева и такая же тёмная скамья. Светиславыч тут же отрядил Ждана и Вторака за дровами, которые должны были быть под навесом позади избушки, а Милане велел застелить топчан вещами из мешков. Мне он ничего не поручил, потому что Дарина намертво приклеилась к моей руке и ни за что не хотела отлипать. Хотел было упрекнуть её в детском поведении, но одумался. Ей только недавно исполнилось тринадцать - ещё бы в куклы доигрывать, а она уже через такое прошла. Хорошо уже то, что не плачет, не кричит и в себя не уходит. Через какое-то время в печи сначала робко затрепыхалось, а потом весело загудело пламя, топчан был застелен. Мы сидели в рядок на расстеленой одежде, смотрели на огонь. У огня стоял чугунок с потатом и сердито булькал, распостраняя запах варева. Тишина висела в избушке словно дым в безветренную погоду, говорить не хотелось. Все устали, намаялись за день и хотели только поесть и заснуть. Однако еще раньше договорились, что я, Светиславыч и Вторак будем караулить по-очереди, по два часа. Ждан тоже хотел, но Дёмин ему не позволил. Из-за этого теперь парень дулся и смотрел в сторону. Дарина так и сидела привалившись ко мне и время от времени сонно вскидывала голову. Наконец Милана известила, что еда готова. Расселись вокруг дубового стола и принялись за потат. Даря практически спала и её пришлось постоянно тормошить и подгонять, чтобы она хоть немного поела. Потом я уложил её в середину топчана, окутал одной из тёплых кофт Милы. Даря отключилась сразу, свернувшись калачиком.
– Мила, поспи с ней сегодня? Хорошо?
– Хорошо.
Девушка никак меня не называла. Для "дяди" я был всё же молод, разница в возрасте у нас была самое большее - лет пять. А по имени она меня звать ещё стеснялась, опять же из-за разницы в возрасте. Всё-таки мы не сверстники. Странное дело. Мне сейчас двадцать первый год, ей лет пятнадцать-шестнадцать. Она не на много старше Дарины, года на два-три. Но и лицом, и станом девушка выглядела вполне взросло. В той, довоенной жизни я бы уже начал за ней ухаживать, пусть и без каких-то скорых намерений. Да и она скорее всего стреляла бы в меня глазками. Но сейчас мне почему-то казалось, что между нами разница в полтора-два десятка лет. Я смотрел на неё как на ребёнка, а она это чувствовала в глубине души. Как только Милана легла рядом с Дариной, та прямо во сне повернулась на другой бок и уткнулась носом в плечо девушки, обхватив её руку. Она так истосковалась по простому человеческому теплу, что даже сквозь сон его нашла. Мила поправила кофту на девочке, погладила по волосам. Я немного расслабился. Теперь хоть есть кому на время оставить Дарину. Сам тихонько прошёл к двери и стараясь не скрипеть немазанными петлями выскользнул на улицу. Было уже совсем темно и Месяц взошёл, освещая лес зыбким серебристым светом. Светиславыча не было видно, наверное за избушку отошёл, "до ветру". Но я тут был не один. В густой тени избушки сидел Вторак, которому выпало дежурить первому. У него было своё оружие - самозарядная винтовка словенского производства с оптическим прицелом для точной стрельбы. Это обстоятельство привлекало моё внимание, и не просто так. У стрельцов штатными были обычные словенские двух с половиной-линейные самострелы, у нас, бронеходчиков - их укороченные разновидности. Так же стрельцам положены были двух с половиной-линейные ручные пулемёты, по две штуки на отделение. В тяжёлых полках на обычные самострелы вешали подствольные картечницы, на каждое отделение давался ручной трёхлинейный пулемёт. А вот такие дальнобойные фузеи под трёхлинейный пулемётный патрон были на вооружении гренадёрских частей, которых было всего несколько отдельных эскадронов на всю амурскую рать. Ещё у них были трёхлинейные самострелы, которые хоть и тяжелы, но крошат всё в капусту. Не считая положенных гренадёрам ручных и станковых ракетомётов. Они же, гренадёры, были заточены на борьбу с бронетехникой. Вот только у маньчжур бронетехники было больше, чем у нас гренадёров. Получается, что Вторак из них? Хотя такие же фузеи и у отрядов особого назначения были, и у княжьих дружинников. Да и в той мясорубке, что только отгремела, любой мог таким оружием завладеть. Я не стал нервировать часового. Сходил за избушку, разминувшись со Светиславычем, вернулся. Дёмин улёгся спать. Ждан тоже уже спал рядом с Милой и Дариной. Я проверил предохранитель самострела, стараясь не потревожить девочек лёг рядом с Дариной и постарался уснуть.
В два часа ночи меня разбудил Светиславыч. Я кое-как проморгался, взял оружие и пошёл на улицу. Месяц уже клонился к верхушкам деревьев, свет его из серебристого стал жёлто-оранжевым. Оглядев опушку леса, я потянулся, присел несколько раз чтобы рзогнать кровь по жилам, и сел на то же место, где в начале ночи сидел Вторак. Отсюда было видно всю поляну. Хорошее место. Над травой висели блины тумана, было холодно и сыро. Под утро совсем затянет. Я глядел поверх тумана, но больше вслушивался в звуки леса. В голову лезли разные мысли. Сумеем ли пробраться в Союз? Наверняка наша вылазка наделала шума, заставы усилены. Правильней будет залечь на дно и переждать суматоху. Не настолько уж мы великие птицы, чтобы из-за нас напрочь всё перекрывать на месяц. Несколько дней поищут и успокоятся. Конечно, со своим переодеванием мы насовцам подмочили славу, но крайний всегда найдётся и в него уйдёт весь заряд начальственного гнева. Кого-то отправят в лагеря или даже расстреляют, а потом всё устаканится. Меня напрягала мысль о том, что Дарине потребуется лечение как тела, так и души. Как тот жирдяй сказал? "Опять к себе вызвал"? Значит лысый девочку не один раз к себе таскал? Вот падаль! Боюсь даже представить, что он с ней... Ёшки-матрёшки, даже затрясло от ярости. Искалечил ребёнка, а сам легко отделался! Ну попадём мы в Союз. Ну а дальше? Денег у нас нет, родни в союзе тоже нет. На копеечное пособие беженцев с голоду не подохнешь, но и только. Дарину надо лечить, надо учить. На это нужны деньги. Без подданства на хорошую работу не устроишься, да и профессии у меня нет, кроме командира бронехода. В словенскую рать не берут лиц без союзного подданства, это во-первых. Во-вторых у них другие обычаи, устройство, образ мысли и даже способы действий отличаются. Машины новые, не то что наше старьё. Кто ж меня будет переучивать? Получать подданство долго и кому попало его не дают. Я слышал, что люди годами живут по временным разрешениям. Подданство быстро дают за какие-гибудь заслуги, редким и ценным умельцам, выдающимся гимнастам и прочим художникам. Сразу - нет. Есть выбор осесть в другой стране, не в Союзе. Но опять же кто будет оплачивать проезд и обустройство на новом месте? Чернобогова задница! Никаких просветов. Однако чтобы ломать голову о житье-бытье в Союзе надо для начала туда попасть живыми и желательно здоровыми. Главное - вырваться из ловушки, в которую превратилась моя Родина. В тяжких раздумьях два часа пролетели быстро. Я разбудил Вторака, а сам завалился спать. Видно тело поверило в относительную безопасность и хотело отоспаться. Тем более чувствовалась простуда, которую я наверное подхватил в осеннем лесу. Знобило. Проснулся уже днём. Тело ломило, рёбра ныли. Сходил за избушку и после таких невеликих усилий покрылся холодной испариной. Мила варила что-то на печке, Дарина только что проснулась и сонно тёрла глаза кулаками. Я сел на топчан, съежившись, как мокрый воробей. Светиславыч внимательно посмотрел на меня и протянул:
– Эээ. Да ты вроде как заболел?
– И немудрено... Кхе-кхе-кхе!.. Ночевать осенью под ёлкой не очень полезно для здоровья.
Кашель тупыми иглами ткнул в рёбра и лёгкие. Прямо по топчану ко мне подошла Дарина, села рядом на поджатых ногах и потрогала мне лоб ладонью. Всё это серьёзно и молча. Вообще, за всё время я от девочки услышал всего несколько слов. Она покачала головой и сказала:
– Горячий.
Милана отвлеклась от приготовления пищи и тоже подошла ко мне, чтобы потрогать лоб. Согласилась с девочкой. Светиславыч сходил на улицу и вернулся с флягой кварты на четыре. Во фляге была вода. Мила оторвала от старого платья полосу ткани, намочила и протянула мне:
– Вот, положите на лоб и ложитесь отдыхать. Дядь Яр, тут поблизости ива растёт?
– Не знаю. Сейчас посмотрю. А зачем?
– Кору заварить. От жара.
– Понял.
Светиславыч ушёл за корой. Я лёг, положил холодную тряпку на лоб. Начинало знобить, было одновременно холодно и жарко. Даря укутала меня каким-то армяком и осталась сидеть рядом, обняв коленки. За столом сидел Ждан и перебирал патроны из стрелецкого пояса. Я заметил, что девочка смотрит на него со смесью страха и... отвращения что-ли? А ведь и на Вторака она вчера так же смотрела, я вспомнил. Только на Светиславыча она смотрела более-менее спокойно да на Милу, но та - девушка. Оно и понятно, ей теперь все мужчины противны и страшны, после того лысого. Вот же Чернобогово семя! Если бы можно было ту тварь сто раз убить, то сто раз и убил бы! Да! Отправил бы за Калинов Мост, потом снова и снова! Туда, к Ящеру! Вон его зубастая морда как злобно скалится, требуя себе пищи из душ! Нет! Не хочу туда! Не сейчас! Дарина!! Я вздрогнул и пришёл в себя. Кажется впал в забытьё. А это Даря тормошила меня за плечо, а Мила протягивала кружку с горячим отваром. Я дрожащей рукой взял снадобье, пригубил. Какая горечь! Но надо пить. Другого ничего нет. Кое-как допил и без сил опустился на топчан. Даря снова меня закутала. Я велел ей отсесть от меня чтобы не заразиться, но она только помотала головой. Вся в мать. Тётя Света тоже упрямая была. Но надо же было расклеиться в самое неподходящее время.