Солнце моё, взгляни на меня...
Шрифт:
По стенам с обеих сторон шли лавки, между ними стол. Понятно, за ним лесорубы обедали. Слева от входа притулилась чугунная печка. Справа был высокий узкий шкафчик. Посмотрим. Ага! Мешочки какие-то... Так. Крупа. Крупа. Соль. Травки для заправки и заварки. Сухари. Эге - да я богач! Потом подробнее осмотрю. Сходил к костру, собрал веток, тонких поленец. Заложил в печку. Надо огонь добывать. Нашёл бумажку, в которую раньше было что-то завёрнуто. Выщелкнул из ооймы патрон, с помощью печной дверцы и такой-то матери выломал из гильзы пулю. Высыпал порох в бумажку. Как его зажечь-то?.. Были бы пристрелочные пули, тогда всё было бы просто, но... Размечтался. Эй! Здесь же лесорубы работали! А ну-ка, ну-ка. Пошарил под лавками. Во! Треснувшее лезвие топора. Прекрасно, кресало есть. Теперь огниво нужно. Пошёл на улицу. Вон там камни из колеи торчат. А вместо трута у меня будет порох. Попробовал об один из камней чиркнуть лезвием. Искры есть, но какие-то хреновые. Почиркав железкой минут
Печка быстро нагрела вагончик. Я разделся, развесил одежду на просушку. Обшарил всё вокруг. В мои запасы добавились: нож столовый, источенный; жестяная банка со сменными зубьями от пильного агрегата; запас круп, соль. Всего понемногу, но на одного человека хватит на неделю, если не обжираться; какие-то детали от мотопилы; трёхлитровая канистра с лёгким топливом; такая же канистра с машинным маслом; ножовочное полотно по металлу. Отдельной строкой шла одежда: тёмно-синяя рабочая совмещёнка, почти новая; зелёный весенний (или осенний) армяк, вполне хороший; вязаный подшлемник, который может сойти за шапку. Благодарность неизвестным лесорубам! Теперь есть во что переодеться и при этом не выделяться из местных жителей. Жаль, что нет бритвы. Хотя если хорошенько наточить нож, то можно попробовать побриться им. А с такой щетиной, как у меня, в поселения нечего даже показываться. Небритая харя - магнит для дозоров. Но этим я займусь после того, как отогреюсь. Наполнил жестяной чайник, который нашёл на полке, сравнительно чистой водой из свежей лужи на краю поляны и поставил на печь. Подкинул дров, закрыл глаза на минутку.
Здорово затянулась минутка. Даже угли в печке почти прогорели. Еле раздул. Сарайчик хороший, тепло держит. Сразу видно - для себя деланый. А чайник надо опять греть. Пока он грелся, я нашёл и кастрюлю. Решил сварить кашу и наесться впрок. Как ни хорошо тут, но завтра будет уже пять дней, как я скитаюсь по лесам. Нужно торопиться в Рогово. Одежда теперь есть, обувь вот может меня выдать. Что-нибудь придумаю. Оружие придётся пока спрятать. Идти с ним в поселение рисковано, есть опасность нарваться на дозор маньчжуров или насовцев. Конечно, можно героически погибнуть при попытке задержания, но Дарю этим не спасти. Я-то быстро отмучаюсь, а она? Неужели отдам её на муки страшнее смерти? Нет же! Если для пользы дела будет нужно, то не только без оружия пойду, а и голышом. Всё-таки сильны ещё во мне эти установки большой войны - так воевать честно, достойно, а вот так не честно и не достойно. Договоры, конвенции... Но начинается другая война. Моя личная. Пора мне привыкать, что эта война будет грязнее грязного. Что будет она злая, горькая, без шанса на победу. Нужно осознать страшную правду - если начинать эту войну, то надо привыкнуть убивать без скидок на пол и возраст. Пока мысль об этом вызывает во мне отторжение. И всё-таки я уже сам знаю, что скоро с ней соглашусь. После известий о тёте Свете, родителях, Дарине я стал ближе к одобрению роковой мысли, которая превратит меня в бездушное чудовище, я это знаю. Просто я ещё недостаточно видел. Просто я ещё не осознал до конца - кого и что я потерял навсегда.
От делянки до края леса оказалось несколько вёрст. В полверсте примерно от леса тянулась насыпь и выглядела она пустынной. Эта дорога вела к поселению, первые постройки которого виднелись в лёгком тумане. Я нашёл приметное дерево, закопал под его корнями завёрнутый в тряпки самострел и обоймыы. Теперь можно идти. Был я побрит, хоть и не очень чисто. Это даже хорошо, потому что пришедший издалека свежевыбритый человек вызовет неподдельный интерес захватчиков и их пособников. Штаны были выпущены поверх сапог и подвязаны бечёвками, так что узнать в этих гамашах маньчжурские сапоги можно было только в случае пристального изучения. Вместо самострела я нёс большую вязанку хвороста. Может продам. Неплохая маскировка - лесник пришёл продать хворосту и узнать новости. Ближе к селению меня обогнал открытый вездеход с насовцами в кузове. На меня они внимания не обратили - мало ли доходяг тут трётся? Я проводил их хмурым взглядом. Нафиг бы они тут нужны. Но не поворачивать же назад? Я и не повернул.
Первое, что мне бросилось в глаза в селении - слоняющиеся по улицам люди в невзрачных одеждах. Ну а что им ещё делать? Рабочие места уничтожены войной, тем более сейчас осень. Но бродящие по улицам люди не напоминали праздных бездельников. Они избегали смотреть в глаза, а если и удавалось зацепиться за кого взглядом, то в глазах читались только безнадёга и безразличие. Очень показателен был отклик на проезжающий насовский дозор. При их приближении люди втягивали голову в плечи, будто ожидали удара кнутом и опускали глаза. А когда дозор проезжал, все смотрели вслед с тоскливым облегчением, словно хотели сказать: "На этот раз пронесло...". Все, да не все. Я уловил, как один невзрачный мужичок в потрёпанной одежде посмотрел на насовцев с такой ненавистью, что стало за него страшно - вдруг заметят? Тогда расстреляют на месте. Но вот насовцы проехали и взгляд человека в обносках потух. Он расслабился и продолжил свой путь.
Я пошёл за ним, стараясь не спешить. Мужичок
Мужичок тем временем свернул на какую-то глухую улицу, я повернул следом. Заборы тут были выше, а дорога - уже. Некоторые ворота ещё блестели свежей яркой краской, но большинство темнело мокрыми подтёками. Ещё это пасмурное небо... Мужичок остановился возле одних ничем не выделяющихся ворот, постучал. Я подходил всё ближе. Дверь открылась, мужик оглянулся на меня, уже наполовину скрывшись за ней:
– Чего тебе?
– Дрова нужны?
– Дрова. М.. Нужны. Заходи.
Я спустил с плеч вязанку, спиной вперёд протиснулся в дверь, таща хворост за собой. Вязанка с треском пролезала в узкий проём. Когда я наконец протащил её и с облегчённым вздохом повернулся, то вздох остановился сам собой - в лицо мне смотрел чёрный зрачок ружейного ствола. Избитое выражение, но по другому и не скажешь, когда этот самый зрачок смотрит прямо тебе в морду. С трудом перевёл взгляд на владельца ружья. Им оказался парень лет четырнадцати-шестнадцати, смотревший на меня весьма подозрительно и недобро. В чистой, даже ухоженной одежде он выглядел как-то не по-местному. Я скосил глаза на мужичка. Ого! Вместо придавленного жизнью доходяги на меня смотрел человек с твёрдым взглядом слегка прищуренных глаз. Спина распрямилась, плечи расправились. Орёл, ёшки-матрёшки.
– Ну, мил-человек. Кто ты?
Вопрос был снисходителен и даже ласков, но ствол в аршине от головы недвусмысленно намекал - шутковать не надо.
– Та.. Так.. Это.. Лесник я.
– С какого участка?
– Это.. С десятого.
– В Роговском районе всего восемь участков. Да и молод ты для лесника... Ручки-то подыми, подыми.
Пришлось повиноваться. Мужик сноровисто обшарил меня, при этом грамотно не перекрывая линию огня парню. Отступил в сторону.
– Так кто ж ты? На "голубого" не похож вроде.
– Я из лагеря для пленных.
В глазах мужика мелькнуло любопытство:
– Это из какого-же?
Рассказал я ему обстоятельства побега. Ну а что делать оставалось? Помощь нужна хоть какая, и тут уж лучше быть честным. А мужик вроде обычный, не должен сдать. Кстати, во время рассказа парень так и не опустил ружьё. Во взгляде его читалось: "Ага. Ври, ври - да не завирайся". Когда я закончил свою повесть, мужик вдруг сказал:
– Опусти ружьё, Ждан. Это не враг.
Ждан опустил ствол и заметно расслабился. И то - столько времени держать у плеча охотничье длинноствольное ружьё тяжко. Мужик выглянул в дверь, запер её, мотнул головой в сторону дома:
– Заходи.
Я пошёл, гремя сапогами по крыльцу. Ждан шёл следом. Хоть он и расслабился, но смотрел скептично. Дом был добротный, из серого кирпича, с железной крышей. Было в нём чисто и ухоженно, словно в противовес окружающему миру. В прихожей я замешкался, разуваясь. Не мог заставить себя мазать грязными сапожищами нарядные половики в коридоре. Мужик одобрительно хмыкнул, тоже разувшись. Ждан за нами не последовал: -Пойду на чердак, покараулю.
– сказал он хмуро и удалился, а мы вошли в светлицу. Светлые обои, чистый пол, миленькие занавески. Много домашних растений. Белёная печь в углу. Я остановился в дверях, боясь шагнуть вперёд - отвык уже от чистоты. Стыдно было вторгаться в эту сказку со своей лагерной грязью. Мужик протиснулся мимо меня в поварню, повесил поношеный армяк на вешалку и сел за стол. Он разглядывал меня как редкого зверя, от которого неизвестно чего ожидать. Пару минут продолжалась наша молчанка. Вдруг в стороне послышался шорох. Я нервно обернулся, готовый к чему угодно, но можно было расслабиться. В дверях, что вели в другую светлицу, стояла молодая темноволосая девушка, примерно ровесница Ждана. Кутаясь в надетую поверх синего гимназического платья шерстяную безрукавку, она глядела на меня с опаской и удивлением. Ну да, выглядел я вовсе не представительно. Девушка перевела взгляд на мужика, сидящего за столом и наблюдающего за её поведением: