Солнце встает не для нас
Шрифт:
— И это все?
— Нет. Если скорость недостаточна, оператор, находящийся позади Бишона и следящий за реактором, нажимает на другой ключ, поднимающий решетку в реакторе: расщепление ядерного горючего идет более интенсивно, теплоотдача увеличивается, а с ней возрастает и количество пара.
— А что же это за решетка?
— Об этом вы спросите у Миремона. Реактор обхаживает он. Не буду отбивать у него хлеб.
Каллонек смеется собственной шутке. Вот уж воистину счастливый человек: все турбины у него в мозгу работают без сучка и задоринки, он на всех парах мчится к жизненной цели.
— Ну, доктор, — ухмыляется толстяк Бишон, — вот вы и разузнали все наши секреты. Отчего бы вам теперь не принять у меня вахту?
— А вы замените меня в лазарете? Что ж, это идея. Осталось только согласовать ее с командиром.
Я и получаса не пробыл в машинном отделении, а с меня уже градом катится пот. Перед тем как двинуться в более прохладные области подводного корабля, я снимаю свитер и накидываю на плечи, связав рукава на шее. Разница температур — потрясающая. Проходя по ракетному отсеку, замечаю парня, который прислонился к одной из наших смертоносных махин и мирно тренькает на гитаре. Улыбнувшись ему на ходу, я спешу к себе в лазарет, где меня поджидает почтенный посетитель: весь экипаж величает его «начальником», а он зовет себя «последним из подчиненных».
Он только что раскрошил пломбу в коренном зубе, с чрезмерным усердием налегая на шоколадное печенье. Поскольку зуб у него давно уже умерщвлен, мне остается только заменить пломбу. После чего мы затеваем беседу.
Мой пациент исполняет на борту роль хранителя подводного очага. Под началом у него ходят призывники, коки, санитары, стюарды, уборщики гальюнов и работники прачечной. Он же следит за тем, чтобы в столовой личного состава вовремя подавали пищу, мыли посуду, расставляли приборы для второй смены.
По утрам «начальник» просыпается раньше всех, еще до того как репродукторы возвещают побудку. А когда на корабле объявляется аврал по наведению порядка, он преображается во всевидящего Аргуса, который тут же заметит забытую на умывальнике зубную щетку, невытряхнутый мусорный ящик, незаправленную койку, стоящее не на своем месте ведро. Если во время такого аврала заспанным морякам случается замешкаться, «начальник» подгоняет их, повышая голос и хлопая в ладоши. Отсюда прозвище «хлопотарь», данное ему каким-то остряком в корабельной стенгазете. Но оно, к счастью, не прижилось.
В качестве главного старшины он исполнял обязанности вахтенного офицера на борту малой подлодки, где служил до поступления на ПЛАРБ, и мог бы, насколько я понимаю, сдать экзамены и перейти в офицерский состав. Я спрашиваю, почему он не стремится к повышению.
— Не знаю, доктор, — отвечает он уклончиво. — Все как-то не решусь.
— А чем, по-вашему, привлекает людей подводная служба?
— Прежде всего, — отвечает он, — материальной выгодой. Это вы не хуже меня знаете. Пятидесятипроцентная надбавка к жалованью, год службы приравнивается к трем, семьдесят пять франков премиальных за каждый день под водой, а после третьего рейса — и все сто двадцать. Неудивительно, что братва обзаводится собственными домами или квартирами.
— Вы, конечно, приобрели дом?
— Разумеется. И еще одно преимущество: надводник понятия не имеет, когда вернется на берег. А у нас можно рассчитать срок возвращения с точностью до десяти дней. И, соответственно, лучше распланировать свое время, особенно если ты женат. Да и отпуска у нас длиннее.
Он задумывается.
— Но это только одна сторона медали. Парни гордятся тем, что служат в подводниках. Приду я, скажем, к кому-нибудь на свадьбу — меня тут же закидывают вопросами. Сколько молодых ребят хотели бы сказаться на моем месте! На самолетах летают все. Каждый может взять билет на паром Кале — Дувр. А вот подлодка — совсем другой коленкор. Я как-то подсчитал: на наших ПЛАРБ всего 1360 человек экипажа. На дизельных подлодках раза в два больше. Но все равно это очень немного.
— Короче говоря, вы считаетесь элитой?
— Я бы так не сказал, — отвечает он неуверенно. — Не хватало еще, чтобы мы белые воротнички носили! Но не забывайте, какую роль мы играем в обороне страны! Вы посмотрите, какими мы выходим из этой консервной банки после двухмесячного рейса. У блондинов не кожа, а жеваная бумага. А брюнеты и вовсе зеленые!
Нахмурившись, он снова погружается в размышления. Ему хочется подыскать слова, которые могли бы донести до меня всю притягательность, которую таит для него подводная служба.
— Я пятнадцать лет на подлодках, — говорит он наконец. — И что бы вы думали? До сих пор помню первое погружение. А наших двух курсантов видели? Обратили внимание, какие они фанаты подводного дела? Так вот, такими они и останутся теперь на всю жизнь, вроде меня!
— Словом, романтическая профессия?
— Ну, если хотите, — морщится мой собеседник, недовольный тем, что я свел к этой затасканной формуле всю уникальность и неповторимость его личного опыта. — И еще одно мне нравится на подлодке, — продолжает он, — здесь не поиграешь в кошки-мышки.
— Как это понимать?
— А так, что все мы тут варимся в одной кастрюльке, и каждому сразу видно, с кем он имеет дело. Пускать пыль в глаза бесполезно. Как ты ни прикидывайся, тебя сразу раскусят.
Слушая «начальника», я думаю, что уж ему-то незачем пускать пыль в глаза. Сумел же он сейчас в немногих простых словах растолковать мне столько важных вещей.
Стоя у меня за спиной, Легийу перебирает свои пробирки. Точнее говоря, расставляет их по-новому, хотя они уже были расставлены как следует, — верный признак того, что он пребывает в глубоком раздумье. И наконец, оборачивается ко мне:
— Доктор, можно вам задать вопрос?
— Валяйте.
— Вы верите в бога?
— А вы? — осведомляюсь я в свою очередь.
— Вообще-то нет. Но с тех пор, как я служу в подводниках, меня стали одолевать сомнения.
Вот так новость! Уж если этот типичный бретонец, а стало быть, атеист, антиклерикал и республиканец самого левого толка занялся столь возвышенной метафизикой в подводных пучинах, тут что-то кроется.
Я переспрашиваю:
— С тех пор, как вы служите в подводниках?