Соловьиная бухта
Шрифт:
Марго принялась рассматривать коробочку.
— Восемнадцатый век. Это коробочка для мушек. — Виля недоуменный взгляд Пьера, она пояснила: — Здесь хранили мушки, накладные родинки.
Пьер рассмеялся:
— Какая странная мода, правда? Интересно, откуда она пошла. Наверное, кто-то увидел женщину с красивыми родинками, придававшими еще больше прелести ее светлой коже, и тоже решил подкорректировать природу.
— Мушки носили не только женщины. Иногда их использовали и щеголи мужчины, так же как сегодня они иногда носят сережку в ухе.
— Попади вы на костюмированный бал в восемнадцатом веке, вы бы вскружили всем голову. Вам понадобилась бы всего одна мушка, другая родинка у вас над губой, как на той овальной, миниатюре, которая висит у мадам в спальне, — девушка в голубом со светло-золотыми волосами. Не замечали, что Шарли на нее похожа? И кстати, когда вы в царственном гневе, то очень похожи на Шарли в ярости. Вообще-то она очень уравновешенная, но иногда просто теряет голову.
— Да, Шарли очень похожа на ту девушку на картине. Если устроить большой праздник, то Шарлотта произвела бы сенсацию, появившись в таком же голубом парчовом платье.
В этот момент они услышали, что по лестнице несется Шарли.
— Ужин почти готов. Я сказала, что схожу за вами.
— Ну и зачем ты неслась сломя голову? Что, телефон не работает? — сердито одернул ее Пьер.
Шарлотта поджала губы.
— Я решила вам помешать. Надеюсь, ты привел сюда Марго не затем, чтобы читать ей лекцию. Я не хочу, чтобы ты ее расстраивал.
У Марго потеплело на сердце. Милая Шарлотта!
— Шарлотта, спасибо тебе, но не стоит ссориться из-за меня с Пьером. Просто у нас произошла небольшая размолвка в Англии. Иногда такое случается. Но теперь мы все прояснили: мы оба виноваты.
После своего возвращения Пьер каждый вечер ужинал у Росиньолей, потому что миссис Грендон уехала к своей семье. Марго с неудовольствием поняла, хотя каждый день ее наполнен радостью, она с нетерпением ждет вечера. Жюстин каждый раз упрашивала Пьера остаться.
— Он всегда больше любил путешествовать, чем заниматься фермерством, хотя и закончил Линкольн-колледж и до отъезда за границу многое сделал для Патридж-Хилла. Это была его идея — объездить все курорты Европы и устроить здесь, в Акароа, нечто подобное. Наверное, он скучает по обществу, но, поскольку здесь есть ты и дети, у него, по крайней мере, появилась компания.
Марго любила эти вечера. С каждым днем в ней гасло желание искать отца. Поиски привели ее сюда, здесь она впервые познала настоящее счастье. И нужно быть благодарной судьбе за это. Перед Рождеством работы в музее было совсем мало, и девочки повсюду таскали Марго за собой — собирать ракушки, удить рыбу, изучать птиц…
Но лучше всего были вечера. Они смотрели интересные программы по телевизору, но гораздо охотнее читали и беседовали, тем более что книжные полки были полны настоящих сокровищ. У Жюля был общий интерес с мадам: французская история. Как-то они спросили у Марго про мадам Тюссо.
— Некоторые журналы слишком ярко живописуют, ужасы прошлого, чтобы можно было полюбить ее работы. Больше всего меня поразило, что мадам Тюссо, очень молодой женщине, много лет обучающей искусству сестру Людовика XVI, пришлось делать посмертные маски самого Людовика, а позже Марии-Антуанетты, когда их обезглавили. Хотя, возможно, глупо принимать все это близко к сердцу.
— Но это можно понять, дорогая, — тихо проговорила мадам. — Я почувствовала то же самое, прочитав как-то Верка, что гордой и веселой Марии-Антуанетте пришлось извиниться, когда она, поднимаясь на гильотину, наступила на ногу своему палачу.
Марго заметила на глазах мадам слезы, и у нее сжалось сердце. Эти люди, уже давно считающие себя новозеландцами, в чьих жилах смешалась кровь англичан, ирландцев и других народов, до сих пор грезили о Франции. Так было и с Пьером, хотя он питал особую нежность к английской королевской семье. «Она сплачивает нас, — как-то сказал он. — Наша верность неизменна. Королева всегда с нами, она глава семейства, каковы бы ни были наши политические пристрастия».
Как бы Марго хотелось, чтобы Пьер Лаверу был не столь притягательным, добрым, импульсивным, великодушным, таким близким ей по духу. Однако он не сочувствовал ее поискам, а потому — хватит мечтать.
Марго подошла к книжной полке и взяла книгу Бьюика «Французы в Акароа».
— На днях, — сказала она, — я прочла нечто, что мне очень понравилось. Слушайте: «Очевидно, сын лорда Литтлтона побывал здесь со своим отцом в 1868 году, красота гавани так поразила его, что двадцать лет спустя он заявил: если когда-нибудь его сердце будет разбито от неразделенной любви, он вернется в Акароа, чтобы исцелить рану».
— Когда вы впервые прочли это? Еще в Англии? — спросил Пьер, пристально глядя на нее.
Марго поборола желание сказать ему «да» и твердо ответила:
— Конечно нет. Я впервые увидела эту книгу только здесь. Но отрывок меня очаровал. Интересно, вернулся ли он сюда?
— Да, его потомок, не знаю, прямой или нет, вернулся. Вернулся в качестве нашего обожаемого генерал-губернатора, лорда Кобема.
Пристально глядя на Пьера, Шарлотта произнесла таким тоном, что ее мать с любопытством взглянула на нее:
— Но я знаю, что многие люди поступают по-другому. Они уезжают, если их сердце разбито от неразделенной любви.
— Шарлотта, это очень личная тема, — резко произнесла Жюстин, — Одно дело — обсуждать абстрактные вещи, но совсем другое… Пьер, надеюсь, ты извинишь мою дочь.
Марго удивленно перевела взгляд с одной на другую. Упрек матери не произвел на Шарлотту никакого впечатления. Она смотрела на Пьера и впервые показалась очень похожей на мадам. Марго ожидала, что Пьер набросится на нее, до этого не произошло. Он только усмехнулся:
— Оставь ее, Жюстин. Шарли всегда была самой прямолинейной из всех нас. Тебе не терпится узнать, помогли ли новые места? Ответ положительный. Когда возвратился сюда, то столкнулся с Лизетт в аэропорту, но теперь мне было все равно. Ты довольна, Шарли?