Сон после полуночи

Санин Евгений Георгиевич

Клавдий с надеждой взглянул на философа, но, прочитав усмешку в уголках его губ, отвернулся от римлян и впился глазами в вольноотпущенников:

– Ну?..

Перед ним стояли бывшие рабы, отпущенные на свободу теми же сенаторами, а может, даже всадниками или купцами, и все еще зависимые от своих бывших господ.

И его собратья по высшему сословию трижды были правы, укоряя за то, что он приблизил к себе людей, стоящих по своему положению ниже самого бедного в Риме плебея! Но что ему за дело, если эти люди - эллины: плоть от плоти боготворимых

им с детства Гомера, Геродота, Фидия. Никто из них не назовет его любимое дело постыдным занятием, а он сейчас был готов осыпать золотом, одарить безграничной дружбой любого человека, который повторит то, что он только что слышал.

И Нарцисс понял это. Он выпрямился и, не обращая больше внимания на сенаторов, громко сказал:

– Да помогут тебе боги написать твою великую историю этрусков!..

– Что?!
– гневно перебил его Гальба.

Охнул, теперь уже открыто, Гарпократ. Уставился в пол, боясь даже дышать, Каллист. Лишь Паллант, не потерявший самообладания, с интересом посмотрел на Нарцисса.

Аппий Силан был вторым (или третьим) мужем матери Мессалины.

– Ты хочешь, чтобы цезарь променял государственные дела на историю варваров, разгромленных нашими предками?
– брызжа слюной, закричал Силан.

– Это просто издевательство над особой цезаря!
– заволновались римляне.

– Самое настоящее оскорбление императорского величества, за которое нужно немедленно сбросить с Тарпейской скалы!

– Цезарь!
– выступив вперед, со свойственной ему прямотой предупредил Гальба. – Прикажи страже наказать этого бывшего раба, или я сам заставлю его уважать римские обычаи!

Клавдий жестом остановил разгневанного сенатора, и Нарцисс спокойно докончил:

… А также историю вашего великого Рима, Карфагена, Египта, Сирии и вообще, как верно заметил достойнейший Луций Вителлий, историю народов всей земли!

Да ниспошлют тебе для этого боги здоровья и сил!
– торопливо добавил Паллант, поняв вслед за Нарциссом, что одолеть сенаторов можно, только играя на этой, главной струне огромной безвольной лиры, имя которой - Клавдий.

Спасибо, друзья мои, за то, что вы так понимаете своего ц езаря!
– растроганно пробормотал император и, переходя на язык Гомера, приветливо улыбнулся: – Разделите хоть несколько труд с ним жестокий!1

– Несколько?
– переспросил Силан и, закрывая собой Клавдия от эллинцев, воскликнул: - Да мы готовы взвалить на свои плечи все, что прикажешь!

– Все бремя императорской власти!
– с готовностью подтвердил Гальба.
– Только прикажи!

– Это... правда?!
– обрадовался Клавдий, для которого и эти слова показались созвучными его утренним думам, а так как они прозвучали из уст сенаторов, то и особенно приятными.

Окончательно повеселев, он принялся обнимать по очереди римлян, одаривая каждого искренним, признательным поцелуем. Последним к нему подошел Сенека.

Клавдий поцеловал его и, встав с кресла, направился к поднявшимся на помост эллинам. Но тут же перед ним неожиданно

вырос Силан, а Афер, взял под локоть и, отвлекая пустячной просьбой, повел к креслу.

Стих из «Илиады».

Императору не оставалось ничего другого, как радушно махнуть рукой донельзя огорчившимся вольноотпущенникам.

Удобно разместившись в кресле, он взглянул на клепсидру и, увидев, что до начала приема еще несколько минут, спросил:

– Друзья мои, угадайте, кто приснился мне сегодняшней ночью?

– Юпитер?
– почтительно осведомился Афер.

– Нет!
– ответил за Клавдия Вителлин Старший и шепотом, но так, чтобы было слышно цезарю, добавил: - И очень жаль, ибо это был бы разговор двух равных собеседников!

– Тогда Гомер?
– предположил Сенека, вспомнив, что император начал свою беседу со стихов великого поэта.

Клавдий отрицательно покачал головой.

– Мессалина?
– громко спросил Силан, желая подчеркнуть, что цезарь женат на его падчерице.

– А может, Тит Ливии?
– подступил к самому креслу Нарцисс, решив, что настало время для новой атаки на цезаря.

И он не ошибся в своих расчетах. Сердце Клавдия дрогнуло.

– Увы, друзья, - благодарно дотронувшись до руки вольноотпущенника, вздохнул он.
– Мне приснился всего лишьГай Цезарь...

– Гай?
– побледнел Афер.

– Цезарь?..
– озадаченно переспросил Сенека.

– Калигула?!
– уточнил Силан.

– Да-да, мой племянник!
– кивнул Клавдий и, рассказав весь сон от начала до конца, спросил: - Что все это может означать для меня?

– Только хорошее!
– поспешил заверить его Вителлий Старший.
– Видеть свою смерть во сне - всегда к удаче!

– Но цезаря не убили, а только пытались это сделать, что далеко не одно и то же для верного толкования сна! – резонно заметил Каллист.

– О, боги, быть может, хотели даже обезглавить!
– в непритворном ужасе вскричал Силан.

– Погоди!
– остановил его Клавдий, заинтересовавшись словами вольноотпущенника.
– Я вижу ты, Каллист, неплохо разбираешься в сновидениях?

Эллин обрадовано кивнул:

– Да, цезарь! Я специально брал уроки у лучших толкователей снов, чтобы знать, что будет со мной завтра...

– Стало быть, ты даже знаешь, что будет с тобою сегодня?
– с деланным уважением спросил Афер, перемигиваясь с Гальбой.

– Ничего страшного, уверяю тебя, хоть я и не умею толковать сны!
– улыбнулся побледневшему Каллисту Клавдий.
– Говори, но учти - мне нужна одна только правда!

– Воля твоя!
– поклонился Каллист.
– Если тебя собирались обезглавить, вот тебе для сравнения похожий случай. Одному провинциалу приснилось, что он тоже остался без головы, и вскоре ему было даровано римское гражданство. Не гневайся, цезарь, но твой сон не к добру!

– Но почему? Почему?!
– удивленно вскричал Клавдий.
– Ведь получить римское гражданство - великая честь для чужестранца!