Сон после полуночи
Шрифт:
Клавдий с надеждой взглянул на философа, но, прочитав усмешку в уголках его губ, отвернулся от римлян и впился глазами в вольноотпущенников:
– Ну?..
Перед ним стояли бывшие рабы, отпущенные на свободу теми же сенаторами, а может, даже всадниками или купцами, и все еще зависимые от своих бывших господ.
И его собратья по высшему сословию трижды были правы, укоряя за то, что он приблизил к себе людей, стоящих по своему положению ниже самого бедного в Риме плебея! Но что ему за дело, если эти люди - эллины: плоть от плоти боготворимых им с детства Гомера, Геродота, Фидия. Никто из них не назовет его любимое дело постыдным занятием, а он сейчас был готов осыпать золотом, одарить безграничной дружбой любого человека, который повторит то, что он только что слышал.
И Нарцисс понял это. Он выпрямился и, не обращая больше внимания на сенаторов, громко сказал:
– Да помогут тебе боги написать твою великую историю этрусков!..
– Что?!
– гневно перебил его Гальба.
Охнул, теперь уже открыто, Гарпократ. Уставился в пол, боясь даже дышать, Каллист. Лишь Паллант, не потерявший самообладания, с интересом посмотрел на Нарцисса.
Аппий Силан был вторым (или третьим) мужем матери Мессалины.
– Ты хочешь, чтобы цезарь променял государственные дела на историю варваров, разгромленных нашими предками?
– брызжа слюной, закричал Силан.
– Это просто издевательство над особой цезаря!
– заволновались римляне.
– Самое настоящее оскорбление императорского величества, за которое нужно немедленно сбросить с Тарпейской скалы!
– Цезарь!
– выступив вперед, со свойственной ему прямотой предупредил Гальба. – Прикажи страже наказать этого бывшего раба, или я сам заставлю его уважать римские обычаи!
Клавдий жестом остановил разгневанного сенатора, и Нарцисс спокойно докончил:
… А также историю вашего великого Рима, Карфагена, Египта, Сирии и вообще, как верно заметил достойнейший Луций Вителлий, историю народов всей земли!
Да ниспошлют тебе для этого боги здоровья и сил!
– торопливо добавил Паллант, поняв вслед за Нарциссом, что одолеть сенаторов можно, только играя на этой, главной струне огромной безвольной лиры, имя которой - Клавдий.
Спасибо, друзья мои, за то, что вы так понимаете своего ц езаря!
– растроганно пробормотал император и, переходя на язык Гомера, приветливо улыбнулся: – Разделите хоть несколько труд с ним жестокий!1
– Несколько?
– переспросил Силан и, закрывая собой Клавдия от эллинцев, воскликнул: - Да мы готовы взвалить на свои плечи все, что прикажешь!
– Все бремя императорской власти!
– с готовностью подтвердил Гальба.
– Только прикажи!
– Это... правда?!
– обрадовался Клавдий, для которого и эти слова показались созвучными его утренним думам, а так как они прозвучали из уст сенаторов, то и особенно приятными.
Окончательно повеселев, он принялся обнимать по очереди римлян, одаривая каждого искренним, признательным поцелуем. Последним к нему подошел Сенека.
Клавдий поцеловал его и, встав с кресла, направился к поднявшимся на помост эллинам. Но тут же перед ним неожиданно вырос Силан, а Афер, взял под локоть и, отвлекая пустячной просьбой, повел к креслу.
Стих из «Илиады».
Императору не оставалось ничего другого, как радушно махнуть рукой донельзя огорчившимся вольноотпущенникам.
Удобно разместившись в кресле, он взглянул на клепсидру и, увидев, что до начала приема еще несколько минут, спросил:
– Друзья мои, угадайте, кто приснился мне сегодняшней ночью?
– Юпитер?
– почтительно осведомился Афер.
– Нет!
– ответил за Клавдия Вителлин Старший и шепотом, но так, чтобы было слышно цезарю, добавил: - И очень жаль, ибо это был бы разговор двух равных собеседников!
– Тогда Гомер?
– предположил Сенека, вспомнив, что император начал свою беседу со стихов великого поэта.
Клавдий отрицательно покачал головой.
– Мессалина?
– громко спросил Силан, желая подчеркнуть, что цезарь женат на его падчерице.
– А может, Тит Ливии?
– подступил к самому креслу Нарцисс, решив, что настало время для новой атаки на цезаря.
И он не ошибся в своих расчетах. Сердце Клавдия дрогнуло.
– Увы, друзья, - благодарно дотронувшись до руки вольноотпущенника, вздохнул он.
– Мне приснился всего лишьГай Цезарь...
– Гай?
– побледнел Афер.
– Цезарь?..
– озадаченно переспросил Сенека.
– Калигула?!
– уточнил Силан.
– Да-да, мой племянник!
– кивнул Клавдий и, рассказав весь сон от начала до конца, спросил: - Что все это может означать для меня?
– Только хорошее!
– поспешил заверить его Вителлий Старший.
– Видеть свою смерть во сне - всегда к удаче!
– Но цезаря не убили, а только пытались это сделать, что далеко не одно и то же для верного толкования сна! – резонно заметил Каллист.
– О, боги, быть может, хотели даже обезглавить!
– в непритворном ужасе вскричал Силан.
– Погоди!
– остановил его Клавдий, заинтересовавшись словами вольноотпущенника.
– Я вижу ты, Каллист, неплохо разбираешься в сновидениях?
Эллин обрадовано кивнул:
– Да, цезарь! Я специально брал уроки у лучших толкователей снов, чтобы знать, что будет со мной завтра...
– Стало быть, ты даже знаешь, что будет с тобою сегодня?
– с деланным уважением спросил Афер, перемигиваясь с Гальбой.
– Ничего страшного, уверяю тебя, хоть я и не умею толковать сны!
– улыбнулся побледневшему Каллисту Клавдий.
– Говори, но учти - мне нужна одна только правда!
– Воля твоя!
– поклонился Каллист.
– Если тебя собирались обезглавить, вот тебе для сравнения похожий случай. Одному провинциалу приснилось, что он тоже остался без головы, и вскоре ему было даровано римское гражданство. Не гневайся, цезарь, но твой сон не к добру!
– Но почему? Почему?!
– удивленно вскричал Клавдий.
– Ведь получить римское гражданство - великая честь для чужестранца!