Сон после полуночи
Шрифт:
– Для того, чтобы цезарь мог, не опасаясь упреков, строго спрашивать за нарушение закона с других, он сам должен быть образцом в исполнении всех законов!
– Суров закон - но закон!
– не преминул щегольнуть своим знанием римских пословиц Паллант.
– Ах, Паллант, Паллант!
– покачал головой Клавдий и, умышленно переходя на греческий язык, чтобы побольней уязвить вольноотпущенника, процитировал нечасто используемый им стих «Илиады»:
«Для меня неприятны подобные речи.
Мог ты совет и другой нам, больше полезный примыслить!»
– Иными словами...
– прошептал поддерживаемый слугами старец.
– Сенат!
– коротко бросил Гальба.
– Сенат!
– подтвердил Каллист.
– Конечно, сенат!
– воскликнул Вителлий Старший, радуясь, что ему не нужно, как это бывало часто, при споре эллинов с римлянами мучительно соображать, какое из двух зол для него наименьшее.
– Сенат!
– в один голос заявили сразу несколько друзей императора.
– В котором ты, цезарь, являешься принцепсом!
– многозначительно добавил Нарцисс, внимательно следивший за Клавдием.
– Конечно же!
– благодарно взглянул на вольноотпущенника император, и тот спрятал улыбку, услышав, как Паллант с завистью шепнул Каллисту:
– Далеко пойдет наш Нарцисс! Надо же - в одном лесу поймать двух вепрей...
Паллант оборвал себя на полуслове, потому что Клавдий собравшись с мыслями, сообщил свое решение посетителю:
– На ближайшем заседании сената я воспользуюсь правом первого голоса и лично - слышишь, лично буду просить отцов-сенаторов за твоего сына!
Римская пословица сродни русской: «Одним выстрелом двух зайцев убить».
– Цезарь!
– собравшись с последними силами, вскинул голову Пизон.
– Реши это дело сейчас. Если ты оттянешь его до сената, то я не успею увидеть сына. Ведь путь до границ римского мира с варварами так далек, а нить моей жизни столь коротка...
– Ну, хорошо!
– перебил его Клавдий.
– Я завтра же соберу отцов-сенаторов на заседание.
– Но завтра начинаются Сатурналии!1 - напомнил Каллист, улыбнувшись приятным воспоминаниям этого единственного праздника рабов.
– Ах, да!
– спохватился Клавдий.
– Тогда ровно через пять дней, клянусь Августом!
Поняв, что все его дальнейшие мольбы будут напрасны, старик оттолкнул от себя слуг и, не скрывая слез, вышел из зала.
Привратник, в интересах которого было пропустить как можно больше посетителей, чтобы за солидное вознаграждение сообщать каждому из них о настроении цезаря, с облегчением взмахнул тростью.
– Метилий Модест!
– с необычайной торжественностью выкрикнул номенклатор, также имевший немалые выгоды от своей должности.
Взметнулась дверная занавесь. Эллины, вспомнив об опасности, которая с самого начала приема висела над ними словно дамоклов меч, с тревогой взглянули на вошедшего сенатора.
Метилий Модест оказался чрезвычайно бойким молодым человеком с очень подвижным лицом. Не успев приблизиться к помосту, он принялся изливать слова восторга и любви к Цезарю, чья доброта и сострадание к чужим бедам, по его признанию, не имеют границ. Когда же Клавдий поднялся, чтобы поприветствовать знатного посетителя, тот порывисто обнял императора и, отогнав слуг, взошел на помост и собственноручно усадил его в кресло. И все это с такой почтительностью, таким благоговением, что даже у привратника, не допускавшего Сантуралии – пятидневный ежегодный праздник в Древнем Риме, во время которого в память о золотом веке Сатурна, когда не было классов и частной собственности, как бы снималась разница между рабом и господином. Рабы в это время наслаждались мнимой свободой, а господа, согласно обычаю, пировали с ними за одним столом или даже прислуживали им, выслушивая весьма вольные шутки и замечания в свой адрес.
Дамокл - один из приближенных тирана Сиракуз Дионисия, завидовавший власти и счастью своего правителя. Узнав об этом, Дионисий дал ему власть на один день, и, посадив на трон, велел повесить над головой Дамокла меч на конском волосе. Увидев над своей головой обнаженный меч, Дамокл понял истинную цену высшей власти. куда менее серьезных нарушений этикета, не поднялась рука, чтобы протестующе взмахнуть тростью.
Лишь начальник германцев-телохранителей, молчаливо стоявших за спиной Клавдия, сделал шаг вперед и недвусмысленно положил ладонь на рукоять длинного меча. Метилий Модест примирительно посмотрел на него, но, увидев перед собой холодные глаза светловолосого варвара, с видимой неохотой попятился с помоста.
– Он?
– шепнул Нарциссу Паллант, едва уловимым движением головы показывая на посетителя, сделавшего последний шаг под тяжелым взглядом германца.
Нарцисс кивнул:
– Наверно, да. От такого можно ожидать все, что угодно. Смотри, как издалека начинает, - нахмурился он, слушая, как сенатор, не давая Клавдию опомниться, стал забрасывать его жалобами на трудности, связанными с исполнением магистратских обязанностей.
– Из сетей, накинутых столь умелой рукой, не так-то просто бывает выбраться!
– Значит, конец?
– побледнел Каллист.
– И нас не спасет даже мой должник?!
– Которого все нет и, кажется, уже не будет! – простонал Гарпократ.
– Нет! Он придет!.. Не может не прийти, ведь это единственный шанс для его семьи, которую он так любит!
– словно в угаре забормотал Каллист и вдруг закусил губу, вспомнив о высказанных им же самим опасениях: - Проклятье! Лучше бы я сам отправился к нему!
– Поздно становятся умными фригийцы!
– с презрением изрек очередную латинскую поговорку Паллант и выжидательно посмотрел на Нарцисса.
– Ну, а что скажешь ты? Лично я еще ни разу не подходил так близко к лодке Харона!
– Я тоже, - нехотя согласился Нарцисс и, подумав, добавил: - Но пока мы еще не в его лодке, надо надеяться.
– На что?
– Если мне не изменяет память, в нерассмотренных бумагах цезаря есть серьезные жалобы на сенатора с таким именем, - припоминая, наморщил лоб Нарцисс. – И если это он, а это, судя по всему, именно он, у нас есть все основания выставить его перед Клавдием в самом невыгодном свете и постоять за себя, хотя тягаться с двумя такими опытными игроками, как Aфеp и этот Модест, не имея в запасе фальшивых костей - безнадежное занятие!