Сон после полуночи

Санин Евгений Георгиевич

– Я же говорю, что нужно научить этих эллинов уважать наши обычаи! – напомнил Гальба.

– Возможно, - не глядя на сенатора, ответил Каллист и многозначительно шепнул Клавдию: - Но тот человек, согласно этим обычаям, лишился прежнего имени и положения...

– Ты хочешь сказать, что я тоже...
– не в силах вымолвить до конца то, что мелькнуло у него в голове, ахнул император.
– А... если мне просто хотели пронзить грудь?

– Ничего себе «просто»!
– зябко передернув плечами, пожаловался Аферу Силан. – Тогда

следующими были бы мы с Мессалиной!

– Увы, Цезарь!
– подумав, развел руками Каллист.
– И в этом случае мне нечем утешить тебя. Если бы ты был молодым, это означало бы - новую любовь. Но, прости, в твои годы и при твоем здоровье ранение в грудь предсказывает самые печальные вести...

– Замолчи!
– прикрикнул на вольноотпущенника Вителлий Старший.
– Наш цезарь моложе всех нас! Красивее! Здоровее!

– И он еще воспылает новой любовью к своей прекрасной жене!
– подтвердил Силан, не на шутку озадаченный словами эллина.

Клавдий досадливо отмахнулся от льстивых сенаторов и поднял глаза на Нарцисса:

– Ну, а что скажешь ты? Тоже станешь пугать меня?

– Нет, цезарь, скажу, что если уж тебе приснился такой сон, то нужно сделать все, чтобы отвратить его!
– решительно заявил вольноотпущенник.
– Лично я всегда считаюсь с дурными сновидениями и плохими приметами, и уверен, что только благодаря этому не могу пожаловаться на свою жизнь!

– И как же ты с ними борешься?
– подался вперед император.

– Очень просто, - ответил Нарцисс.
– Если мне дорогу перебежит ласка или какой другой мелкий зверек, то я всегда жду, чтобы передо мной прошел кто-то другой, а если очень спешу, то бросаю три камешка через дорогу!

– А я, когда мышь прогрызает мучной мех в моих кладовых, скорей бегу к толкователю знамений, чтобы спросить, как поступить!
– добавил Гарпократ.

– Да и я, если увижу помешанного или припадочного, всегда плюю себе за пазуху - верная примета, что эта встреча не будет причиной несчастья!
– признался заметно повеселевший Каллист.

– Каллист хочет научить нашего цезаря своей рабской привычке плевать себе за пазуху!
– презрительно усмехнулся Гальба.

– Зачем обязательно плевать?
– ответил за Каллиста Нарцисс.
– Есть и другие испытанные средства, придуманные вами, римлянами. Например, самого божественного Августа!

– Августа?
– обрадовано воскликнул Клавдий.
– И что же это за средство?

– Просить на форуме или еще лучше на каком-нибудь рынке милостыню, как обычный нищий!
– охотно ответил Нарцисс, бросив насмешливый взгляд в сторону сенаторов.
– Август время от времени делал это, и поверь, никто лучше его не умел отвращать от себя зависть богов, за которой непременно следуют несчастья и беды.

В этом смысле небожители мало чем отличаются от людей!
– тихо добавил он, словно извиняясь за богов.

– Как! Чтобы наш цезарь, владыка всего римского мира надел

на себя грязное рубище раба?!
– набросился на эллинов Гальба.

– И просил милостыню, как последний калека?
– ужаснулся Силан.

– Друзья, но ведь сам Август...
– примирительно начал было Клавдий, но его перебил багровый от гнева Гальба:

– Теперь не те времена!

– Действительно, цезарь!
– подтвердил Сенека. – Теперь за порогом императорского дворца - послы десятков государств. Парфяне, армяне, даки...

– Индусы!
– многозначительно поднял палец Афер.
– Которых не сумел покорить даже Александр Македонский!

Что будет, если они увидят тебя с протянутой рукой?

Да они засмеют нас на весь мир, и после этого никто не станет считаться с волей великого Рима, потому что его правитель просит милостыню!
– шагнул к креслу Гальба и потребовал: - Цезарь, отцы-сенаторы просят тебя отказаться от этой постыдной затеи!

– И обрекают тем самым на гнев богов?
– с вызовом спросил Нарцисс.

– Нет, но...
– замялся Гальба, оглядываясь за поддержкой на своих, более красноречивых, друзей. Однако остальные сенаторы тоже молчали, не зная, как выбраться из щекотливого положения, в которое поставили их эллины. Отступить – означало потерпеть унизительное поражение и потерять влияние на императора по меньшей мере до конца этого приема. Продолжать настаивать на своем было еще опасней, ведь заподозри Клавдий их в пренебрежении к нависшей над ним опасности, и он потерян для них навсегда.

– Пусть потешатся напоследок!
– заметил вернувшемуся на свое место Гальбе Афер.
– Даже великий Цезарь пожертвовал своей конницей при Фарсале, чтобы победить Помпея!

– Но если бы Помпеи был решительней раньше, он разбил бы Цезаря задолго до Фарсала!
– напомнил Гальба. Он захотел сделать еще одну попытку отговорить Клавдия, но Афер придержал его.

– Говорю тебе - потерпи!
– зашептал он.
– Если кто и пойдет после приема просить милостыню, так это эллины! Мы выкупим их у бывших хозяев и до конца дней заставим добывать себе пропитание таким путем. Или просто переломаем все кости и выбросим подыхать на остров Эскулапа1. Но предупреждаю - Каллист мой! Я еще не отблагодарил его за то унижение, которому он подверг меня, спасая от Калигулы...

– Ладно, мне хватит и Нарцисса!
– успокаиваясь, согласился Гальба.
– Я даже, пожалуй, назову его Пирром в честь этой победы над нами и, клянусь Марсом Мстителем, это будет справедливо.

– А я не возражаю против Палланта!
– торопливо добавил Силан и приосанился: – Потомок аркадских царей – раб тестя римского Цезаря! Звучит?

На лицах сенаторов появились довольные улыбки.

– Ну, вот и хорошо!
– истолковав перемену в настроении римлян по-своему, обрадовался Клавдий.
– Значит, решено - сразу же после приема я отправлюсь просить милостыню!