Сон в красном тереме. Том 2
Шрифт:
Когда Мяо-юй возвратилась в кумирню, ее встретила даосская монахиня, пропустила в ворота и заперла их. Мяо-юй прошла в келью и прочла сутру.
Она поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь. Опустив занавески и отгородившись ширмой, она села на молитвенный коврик, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.
Просидев до третьей стражи, она вдруг услышала шум на крыше. Решив, что напали разбойники, испуганная Мяо-юй соскочила с коврика и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.
Было не очень холодно. Мяо-юй немного постояла, опершись
Сразу же ей вспомнились слова Бао-юя об успокоении души, сердце ее затрепетало, уши загорелись, но она тотчас овладела собой, ушла в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа ее, которая никак не могла успокоиться, вдруг неудержимо рванулась куда-то; Мяо-юй почувствовала, как закачался под нею коврик, и ей почудилось, будто она находится вне кумирни. Потом появилась целая толпа знатных юношей, выражавших желание взять ее в жены; несколько свах подхватили ее, сопротивляющуюся, и потащили к коляске. Через мгновение налетели разбойники, схватили ее и, угрожая ножами и палками, потащили за собой. Она только громко рыдала и звала на помощь.
Разбуженные криками, даосские и буддийские монахини с факелами и светильниками прибежали и столпились возле нее, а Мяо-юй лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, глаза ее выпучились, на щеках выступили пятна.
– Мне покровительствует бодисатва! Насильники, как вы смеете так обращаться со мной? – бранилась она.
Перепуганные монашки не знали, что делать.
– Очнитесь, это мы! – окликали они Мяо-юй.
– Я хочу домой! – кричала Мяо-юй. – Кто из вас отвезет меня домой?!
– Ведь вы живете здесь, – сказала ей старая даосская монахиня, – это и есть ваш дом!
Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуань-инь, а сама решила погадать. Вытащив гадальную бирку, она открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяо-юй явилось результатом встречи с духом зла в юго-западном углу.
– Да! – сказали тогда другие монахини. – В юго-западном углу «сада Роскошных зрелищ» никто никогда не жил. Конечно, там обитает дух зла.
Все бегали и суетились вокруг Мяо-юй.
Монахиня, которую Мяо-юй привезла с собой с юга и которая лично прислуживала ей, разумеется, была предана ей больше других и поэтому сидела на своем молитвенном коврике возле постели девушки, не отходя от нее ни на шаг.
Вдруг Мяо-юй повернула голову и спросила ее:
– Ты кто такая?
– Ведь это я, – отвечала монахиня.
– Ах, это ты! – произнесла Мяо-юй, внимательно приглядевшись, затем обняла монахиню и, прижавшись к ней, сквозь рыдания проговорила: – Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!
Монахиня ласково гладила ее, стараясь успокоить. Старуха даоска налила ей чаю, и, выпив немного, Мяо-юй лишь перед рассветом уснула. Тогда монахиня послала за доктором.
Монахини пытались определить причину болезни Мяо-юй. Одни говорили, что у нее нервное расстройство от чрезмерных забот, другие утверждали, что у нее горячка, некоторые доказывали, что это наваждение, иные считали, что она простудилась. Единого мнения не было.
Когда явился доктор, первым его вопросом было:
– Она предается созерцанию?
– Всегда, – ответила ему одна из старых даосских монахинь.
– Она заболела вчера вечером? – снова спросил доктор.
– Да.
– Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, – заключил доктор.
– Это опасно? – с беспокойством стали спрашивать монахини.
– К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, – сказал доктор, – злой дух не успел в нее глубоко проникнуть, и ее можно еще спасти.
Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяо-юй приняла его и постепенно успокоилась.
Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределами дворца Жунго, и, конечно, нашлись любители посплетничать.
– Разве в таком молодом возрасте она может вести монашескую жизнь? – говорил кое-кто. – У нее привлекательная внешность и странный характер! Интересно, кому попадет этот лакомый кусочек!
Прошло несколько дней. Хотя Мяо-юй понемногу оправилась от болезни, душа и мысли ее еще не пришли в равновесие и по-прежнему оставались запутанными и неясными.
Однажды, когда Си-чунь сидела у себя в комнате, вошла Цай-пинь и спросила:
– Вы слыхали, что случилось с настоятельницей Мяо-юй?
– А что? – удивилась Си-чунь.
– Вчера из разговора барышни Син Сю-янь со старшей госпожой Ли Вань я узнала, – стала рассказывать Цай-пинь, – что после того, как Мяо-юй играла с вами в шашки, она попала под наваждение и ночью кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она еще не совсем здорова. Ну скажите, барышня, не кажется все это вам странным?
Си-чунь ничего не ответила и про себя подумала:
«Хотя Мяо-юй непорочна, но нити, связывающие ее с нашим бренным миром, еще не оборваны. Жаль, что я родилась в семье, занимающей высокое положение, и не могу стать монахиней! Если б я была монахиней, разве я могла бы попасть под наваждение?! Я не думала бы ни о чем мирском, и ни одна нить не связывала бы меня с бренным миром».
При этой мысли она почувствовала, словно у нее стало светлее на душе, и тут же сочинила гату:
Великого мира нам тайны постичь не дано. Что ж в мире, скажи, устойчивым можно назвать? И если мы все из вечной пришли пустоты, Должны в пустоту потом возвратиться опять.После этого Си-чунь приказала девочке-служанке воскурить благовония. Посидев немного спокойно, она раскрыла книгу по шашкам и отыскала главы, написанные Кун Юном и Ван Цзи-синем [35] . Здесь перечислялись приемы игры, описывалось, как «листом лотоса завернуть краба», как «иволга сражается с зайцем», но Си-чунь это показалось неинтересным; раздел «тридцать шесть способов вырваться из угла» показался ей непонятным и запутанным, и только раздел «десять драконов убегают от коня» заинтересовал ее.
35
Кун Юн и Ван Цзи-синь – знаменитые шашисты, первый из которых жил во времена Троецарствия, второй – при династии Тан.