Сорняк, обвивший сумку палача
Шрифт:
Сегодня в зале органов социального обеспечения в Бишоп-Лейси проводился допрос по поводу смерти Робина Ингльби, пяти лет от роду, тело которого было найдено в понедельник в лесу Джиббет, поблизости от деревни. Инспектор Джосия Галли из полицейского участка в Хинли в настоящее время отказывается от комментариев, однако настоятельно просит любого человека, у которого может быть информация о гибели этого ребенка, немедленно связаться с полицейскими властями в Хинли по телефону 5272.
Прямо под этой заметкой была напечатана еще одна:
Постоянных
Мисс Кул была почтмейстершей и продавщицей сладостей в нашей деревне, и я могла представить только одну причину, по которой она могла бы закрыть свой магазин в пятницу.
Я жадно обратилась к следующей неделе, выпуску от 14 сентября.
Дознание, проведенное по поводу гибели Робина Ингльби, пяти лет от роду, фермы «Голубятня» около Бишоп-Лейси, было закрыто в пятницу в 15:15 после сорокаминутного обсуждения. Коронер зафиксировал приговор — смерть из-за несчастного случая — и выразил соболезнования понесшим утрату родителям.
Вот и все. Казалось очевидным, что деревня хотела избавить родителей Робина от горя увидеть ужасные подробности в печати.
Быстрый просмотр оставшихся газет не дал ничего, кроме краткой заметки о похоронах, на которых гроб несли Гордон Ингльби, Бертрам Теннисон (дедушка Робина, приехавший из Лондона), Дитер Шранц и Кларенс Мунди, владелец такси. Имя Руперта не упоминалось.
Я вернула газеты на место и без особого ущерба для себя, если не считать поцарапанное колено, выбралась наружу через окно.
Проклятье! Начинается дождь. Черное облако наплыло на солнце, принеся в воздух внезапную прохладу.
Я побежала по заросшему сорняками участку к реке, где жирные капли уже испещряли воду идеальными маленькими кратерами. Спустилась со склона и голыми руками набрала комок липкой глины, образующей берег.
Вернувшись к ремонтному гаражу, я навалила грязь кучкой на подоконник. Стараясь не запачкать одежду, я раскатала пригоршни этой гадости между ладонями, формируя длинные тонкие серые змейки. Затем, снова забравшись на проржавевший мотор, я взялась за края оконного стекла и осторожно установила его на место. Используя указательный палец в качестве импровизированного шпателя, я вдавила глину по краям стекла, изобразив подобие плотной прочной замазки.
Насколько ее хватит — неизвестно. Если дождь не смоет ее, вполне может продержаться вечно. Не то чтобы мне это требовалось: при первой возможности, подумала я, заменю ее на настоящую шпатлевку, позаимствовав ее вместе со шпателем из Букшоу, где Доггер вечно укрепляет шатающиеся окна в старой оранжерее.
«Безумный маньяк со шпателем нанес новый удар!» — будут шептаться жители деревни.
После быстрого рывка к реке, чтобы отчистить прилипшую глину с ладоней, я была, если не считать того, что промокла до нитки, почти в презентабельном
Я подняла «Глэдис» с травы и беззаботно направилась по Коровьему переулку к главной улице, изображая святую невинность.
Кондитерская лавка мисс Кул, совмещенная с деревенской почтой, являла собой реликт георгианской эпохи, зажатый между чайной и похоронным бюро на востоке и рыбным магазином на западе. Засиженные мухами витрины были скудно уставлены выцветшими коробками конфет, на крышках которых изображены пухлые леди в полосатых чулках и перьях, бесстыдно улыбавшиеся, сидя верхом на громоздких трехколесных велосипедах.
Это здесь Нед купил конфеты, которые оставил у нас на крыльце. Я была в этом уверена, потому что справа осталось темное прямоугольное пятно в том месте, где коробка покоилась с тех пор, как по центральной улице разъезжали шарабаны, запряженные лошадьми.
На скоротечный миг я задумалась, отведала ли Фели уже мое рукоделие, но я тут же запретила себе размышлять об этом. Подобным удовольствиям придется подождать.
Колокольчик над дверью звякнул, объявляя о моем приходе, и мисс Кул подняла взгляд из-за почтового прилавка.
— Флавия, деточка! — сказала она. — Какой приятный сюрприз! О, да ты вся промокла! Я как раз думала о тебе не далее как десять минут назад, и вот она ты. На самом деле я думала о твоем отце, но разве это не одно и то же? У меня есть лента марок, которые могут его заинтересовать: четыре Георга с дополнительной перфорацией прямо по лицу. Не очень правильно, верно? Как неуважительно. Мисс Рейнольдс купила их в прошлую пятницу и в субботу вернула. «В них слишком много дырок! — сказала она. — Я не хочу, чтобы мои письма к Ханне (это ее племянница из Шропшира, детка) задержали за нарушение устава почтовой связи».
Она протянула мне конверт из папиросной бумаги.
— Спасибо, мисс Кул, — произнесла я. — Уверена, отец с удовольствием добавит их в свою коллекцию, и знаю, что он хотел бы, чтобы я поблагодарила вас за заботу.
— Ты такая славная девочка, Флавия, — сказала она, краснея. — Должно быть, он очень гордится тобой.
— Да, — ответила я, — гордится. Очень.
В действительности мысль об этом никогда не приходила мне в голову.
— Тебе правда не стоит стоять в мокрой одежде, детка. Пойдем в маленькую комнатку в задней части дома, ты там разденешься. Я повешу твои вещи на кухне сохнуть. Под кроватью ты найдешь лоскутное одеяло, завернись в него, и мы мило поболтаем.
Пять минут спустя мы снова были в магазине, я — словно закутанный в плед индеец из племени черноногих, и мисс Кул в миниатюрных очках, смотревшая на весь мир, словно торговый агент из фактории в Гудзонском заливе.
Она уже шла по магазину в сторону высокой банки с мятными пластинками.
— Сколько ты сегодня хочешь, детка?
— Спасибо, не надо, мисс Кул. Сегодня я ушла из дома второпях и забыла кошелек.
— Все равно возьми одну, — сказала она, протягивая банку. — Я, думаю, тоже съем штучку. Мятные пластинки сделаны для того, чтобы делиться с друзьями, не так ли?