Сорняк, обвивший сумку палача
Шрифт:
Ага! Вот, значит, кто решил хранить молчание по поводу Мэг. Несмотря на нехватку бдительности, у этого человека, должно быть, хотя бы были зачатки сердечности.
— И что в итоге? — спросила я. — Имею в виду допрос.
Я знала, что могу прочитать позже в газетном архиве в библиотеке, но сейчас я хотела услышать слова Салли. В конце концов, она присутствовала при этом.
— Коронер сказал присяжным, что им следует вынести одно из трех решений: смерть по причине убийства, смерть от несчастного случая и открытый вердикт. [76]
76
Открытый
— И?
— Они остановились на смерти от несчастного случая, хотя им потребовалось чертовски много времени, чтобы достичь соглашения.
Внезапно я осознала, что туман поднимается, и Салли тоже обратила на это внимание. Хотя легкая дымка еще скрывала верхушки деревьев, река и весь склон поля Джубили, словно раскрашенная вручную фотография с аэросъемки, простирались перед нами в слабом солнечном свете.
Нас легко увидеть из фермерского дома.
Не говоря больше ни слова, Салли забралась на водительское место в трактор и включила зажигание. Двигатель сразу же завелся, коротко рыкнув, и ровно загудел.
— Я разболтала слишком много, — сказала она мне. — Не знаю, о чем я думала. Помни о своем обещании, Флавия. Мне надо, чтобы ты его сдержала.
Ее глаза встретились с моими, и я прочитала в них что-то вроде мольбы.
— У меня может быть куча неприятностей, знаешь ли, — добавила она.
Я наклонила голову, но на самом деле не сказала да. Если мне повезет, я смогу втиснуть еще один вопрос.
— Что, по-вашему, произошло с Робином и Рупертом?
Дернув головой, Салли стиснула челюсти, выжала сцепление и укатила по полю, комья черной грязи вылетали из-под гусениц трактора, перед тем как упасть обратно на землю, словно подстреленные птицы.
20
Я извлекла «Глэдис» из-за изгороди, где ее оставила, вытащила огуречные сэндвичи из багажника и уселась на зеленом берегу, чтобы поесть и подумать о мертвых.
Я достала записную книжку из кармана и открыла ее на рисунке Мэг, где Робин висел на искривленных деревяшках старой виселицы. Выражение его лица было выражением мирно спящего ребенка, с легкой улыбкой в уголках губ.
Что-то в моем мозгу щелкнуло, и я поняла, что больше не могу откладывать, мне надо нанести визит в сельскую библиотеку — или хотя бы в ремонтный гараж, строение, где хранились старые выпуски газет.
Ремонтный гараж был давно не используемой по назначению мастерской по ремонту автомобилей, находившейся в окружении сорняков в Коровьем переулке, короткой и заброшенной тропинке, соединявшей главную улицу Бишоп-Лейси с рекой. Неожиданное воспоминание о моем недавнем заключении в этом разрушающемся мавзолее вызвало у меня мурашки по всему телу.
Часть меня (более рассудительный голос) говорил: «Брось это дело. Не вмешивайся. Иди домой и побудь с семьей». Но другая часть была более настойчива. «Библиотека закрыта
— Но замок, — произнесла я вслух. — Гараж закрыт.
«С каких это пор тебя останавливают запертые двери?» — ответил голос.
До ремонтного гаража, как я уже говорила, можно легко добраться со стороны реки. Я снова пересекла воду по каменной дорожке позади церкви (до сих пор никаких признаков полицейских машин) и пошла по старому бечевнику, который быстро и незаметно привел меня к Коровьему переулку.
Никого не было в поле зрения, пока я, изображая невозмутимость, шла по дорожке ко входу.
Я тряхнула дверь, но, как я и ожидала, она была заперта. Недавно поставили новый замок — йельского образца — и на окно повесили написанную от руки табличку: «Запрещено входить без сопровождения библиотекаря». И табличку, и замок, подумала я, вероятнее всего, повесили из-за моих недавних эскапад.
Хотя Доггер дал мне несколько консультаций по искусству взлома замков, внутренности йельского замка требовали особых инструментов, которых при мне не имелось.
Дверные петли были внутри, значит, шурупы не вывинтить. Даже если бы это было возможно, было бы необдуманной смелостью предпринимать такую попытку на виду у любого прохожего.
Я обошла дом. В высокой траве, прямо под окном лежал чудовищный кусок ржавого металлолома, по виду которого можно было предположить, что он знал лучшие времена в качестве мотора в «даймлере». Я забралась на него и посмотрела сквозь покрытое грязью стекло.
Газеты лежали на деревянных стеллажах, как было тысячу лет; помещение привели в порядок после катастрофы, причиненной моим последним посещением.
Пока я стояла на цыпочках, нога поскользнулась, и я чуть не влетела головой прямо в оконное стекло. Когда я схватилась за подоконник, чтобы устоять, что-то хрустнуло под пальцами и поток крошечных песчинок посыпался на землю.
Древесная труха, подумала я. Но постойте! Минуточку, древесная труха ведь не серая. Это сгнившая оконная замазка!
Я спрыгнула на землю и через несколько секунд снова была у окна с гаечным ключом из набора инструментов «Глэдис» в руках. Когда я поковыряла у краев стекла, твердый клин замазки выскочил почти без усилий. Почти слишком легко!
Отковыряв шпатлевку вокруг окна, я прижалась ртом к стеклу и всосала в себя воздух, чтобы создать вакуум. Затем медленно отклонила голову назад.
Успех! Когда оконное стекло вышло из рамы и наклонилось ко мне, я схватила его за грубые края и осторожно опустила на землю. Мигом я пролезла в окно и приземлилась на полу внутри.
Хотя разбитое стекло после моего недавнего спасения убрали, от этого места у меня все равно по телу бежали мурашки. Я быстро нашла выпуски «Хроник Хинли» за вторую половину 1945 года.
Хотя точные даты жизни Робина не были вырезаны на его надгробии, рассказ Салли указал, что он погиб где-то после сбора урожая. «Хроники Хинли» публиковались еженедельно — и до сих пор так издаются — по пятницам. Следовательно, время с конца июня и до конца года покрывают пара дюжин выпусков. Я знала, однако, что, вероятнее всего, найду эту историю не в самой последней газете. Так оно и оказалось: пятница, 7 сентября 1945 года.