Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
Тут, как и в холле, царит солнечный свет: пробивается сквозь кремовые портьеры на высоких арочных окнах, играет в наборном паркете и в хрусталинах на потолке. Ни пылинки, ни соринки, а ведь при таком естественном освещении любое пятнышко заметно. Не знаю, каков там штат горничных под крылом у дворецкого, но чистота и порядок здесь идеальны, однако без того перфекционизма, при котором мебель выстраивается по линейке, наводя тоску симметрией и правильностью расположения; нет, здесь уютно и спокойно, как в большой обжитой берлоге. Короли с пешками замерли, как их и оставили, по всей вероятности, ещё до отплытия на охоту за феей; дожидается на диване заложенная закладкой с кисточкой книга, словно только-только отброшенная. Бежевое пушистое покрывало так и соблазняет укутать ноги… Всё здесь — под привычки и устои хозяина, всё на его излюбленных местах, чтобы осталось только протянуть руку до желаемого. И веет от деревянных панелей тонким запахом дорогого табака. Здесь курят не сигареты, это уж точно.
Как я за считанные секунды успеваю всё разглядеть? Должно быть, восприятие уже натренировано частой переменой мест, хватает всё сразу, залпом.
Константин церемонно распахивает передо мной одну из дверей и делает приглашающий жест. В полном обалдении я вижу ангар, устланный коврами настолько, что лишь у самого порога просвечивается кусочек пола. Кровать величиной с цирковой батут теряется где-то в углу, а вот люстра, словно позаимствованная из Большого театра, до того навязчиво лезет в глаза, что прочей обстановки я и не вижу, только эту громадину на потолке.
— Из-звините, — говорю робко, — а поменьше ничего нет? У меня, знаете ли, пунктик насчёт больших помещений, я в них теряюсь.
Губы дворецкого трогает лёгкая усмешка, но поглядывает он снисходительно отнюдь не на меня, а на хозяина. Похоже, у них тут свои местные нестыковки, и я своим жалким блеяньем их малость освежила. Ник обиженно чешет за ухом.
— Знаешь, родственница, вот сколько сюда не приводил…
— … родственниц? — я невинно хлопаю глазами.
— … нет, ты такая первая. Просто девочек. Все визжали от восторга. А тебе почему-то не нравится! Никогда мне вас, женщин, не понять. Значит, не годится… — Указывает на дверь левее. — Да, здесь по соседству я сам обитаю, будет скучно — стучись. — И бросает небрежно Константину: — Дружище, веди дальше.
Если вторая и третья спальни уступают в размерах первой, то ненамного. Плюсом ко всем прелестям добавляются куполообразные потолки с росписями на плафонах, какая-то мебель с гнутыми ножками и в позолоте и уж совсем неприличные четырёхспальные кровати, на балдахины для которых ушло, наверное, не меньше тонны бархата. Не хочу я спать в музее! Но, совершенно упав духом, решаю: невежливо с моей стороны так выпендриваться, хоть я и гостья, надо брать, что дают, а то уже и хозяин начинает как-то задумываться. Должно быть, жалеет о проявленном сгоряча гостеприимстве.
— Смею заметить, — тактично прерывает тягостное молчание Константин, — осталась ещё одна комната, действительно небольшая, та, что совмещена с малым кабинетом. Если наша гостья не любит слишком просторных помещений, там ей покажется уютнее.
— Нет, эта никуда не годится! — решительно заявляет хозяин. — В ней вообще не развернёшься! Да и кабинет мне бывает иногда нужен.
— Раз в году, — словно бы невзначай роняет дворецкий, — когда приходится скрываться от совсем уж назойливых… м-м… гостей под предлогом срочной работы. Остальные дни он пустует. Но комнаты в полном порядке, сударыня Ива, не беспокойтесь. Мы привыкли, что господин Николас может в любой день нагрянуть не один.
А господин Николас видимо уж очень хочет сразить меня своим размахом, но приходится идти на поводу у новоиспечённой родственницы и собственного персонала. Он сдаётся.
— Ладно, валяйте. Всё равно больше ничего не осталось.
Из небольшого тамбура-холла ведут ещё две двери. Первая, как я понимаю, в пресловутый малый кабинет, вторая в «чулан», где, с точки зрения хозяина, теснота неимоверная. И я с облегчением перевожу дух, потому что вижу нормальную комнату квадратов на двадцать, уютную, с окном до самого пола, выдержанную в тёплых бежевых тонах. И никакой помпезности: простая, хоть и достаточно широкая кровать со множеством подушек, как я и люблю, небольшое старинное бюро, письменный стол, туалетный столик с овальным зеркалом, банкетка, два кресла. Всё, что нужно для счастья и отдыха. Лёгкий палас на полу, полосатая обивка стен и приятным контрастом — два сочных пятна натюрмортов — один над кроватью, другой чуть поодаль.
Вау! И даже несколько книжных полок!
Мне нравится. Мне действительно это нравится.
Константин сияет, увидев, что угодил. Николас, однако, недоволен.
— Ну, раз тебя устраивают каморки… — бурчит.
— Да ты что! — говорю восторженно. — Ник, если это и каморка — то самая лучшая в мире! И здесь тоже камин! Да у меня никогда не было собственной спальни с камином, да ещё с таким окном!
— Рад, что вам это место по душе, — с чувством глубокого удовлетворения говорит дворецкий. — Прошу вас, располагайтесь. Я сейчас пришлю к вам горничную. — И отбывает.
— Видала? — кивает ему вслед мой родственничек. — Вертит мной, как хочет, а ты ему ещё поддакиваешь! Ну чем тебе не нравятся мои хоромы? Нет, я тебя заставлю потом переехать, ты только привыкни! И против горничной не возражай, — прерывает он, хотя я и не думаю протестовать. — По статусу тебе положено. Распоряжайся ею, как хочешь, да и поговорить тебе будет с кем, я ж при делах. У меня тут, знаешь ли, маленький бизнес, который нужно время от времени контролировать, а потому уделять тебе времени столько, сколько бы хотелось, к сожалению не смогу. А-а, вот и она…
Он ловко перехватывает за талию впорхнувшую миниатюрную девушку в форменном белом передничке и с наколкой на золотых кудряшках. Бедняга и так ему до середины плеча, а тут под хозяйской мощной рукой пискнула, затрепетала и вроде бы сжалась… Ещё одна феечка. Он снисходительно гладит её по головке, как младенца.
— Придётся потерпеть, дорогуша, я же к вам ко всем как-то приспосабливаюсь. Хотя никто не оценит, чего мне это стоит. — Скорбно вздыхает. — Ива, это Аглая, она довольно миленькая, и даже сообразительна. И не гляди на меня так: хоть она и красотка, но я младенцами не питаюсь. Всё. Осваивайся. Через полчаса жду тебя в столовой, я же обещал тебе горячие пончики!
— И шоколад! — кричу я вслед. — Я всё помню!
Стоим мы с этой напуганной-перепуганной девочкой друг против друга, а я совершенно не знаю, что мне с ней делать и как себя вести. Должно быть, она тут недавно и сама не сообразит, с какого края за дело взяться. У Кэрролов мне с Мартой повезло, та — стреляный воробей, все порядки знала, и не она меня, а больше я её слушала; а как быть с этой пигалицей? Можно подумать, я с малолетства при горничных…
— Ой, — вдруг говорит златокудрое дитя, и голубые гжелевские глаза раскрываются широко, как у куклы. — А это кто?