Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
— Так-то так, — Гала смотрит оценивающе. — Ежели действительно хочешь помочь, сейчас самое время. Но только ты пока в магическом плане никто, не знаю сдюжишь ли энергопоток, его ж через себя пропускать придётся… Не ори, если что.
— Больно?
— Да уж, ощущения не из приятных. Но рожать, говорят, больнее. Так что, идём?
…Через смотровую Гала проводит меня в небольшую палату. Хрупкая девушка лежит на узенькой кушетке, нагишом, как в наших реанимациях, прикрытая до пояса простынёй. Трубок только не хватает и пищащих приборчиков.
— Действуй, — подталкивает меня хозяйка. — Раз сегодня твой день… Не бойся, я ж рядом: и подскажу, и подправлю. Последний лоск только наведи, да не отмывай, вода часть энергетики смоет. На вот.
Протягивает мне полотенце. Пока я оттираю камень начисто, ставит рядом с изголовьем кушетки лёгкий треножник, сверху пристраивает неглубокую фарфоровую ёмкость — очевидно, служащую для растирки препаратов, поскольку предварительно изымает из неё пестик. Выразительно постукивает пальцем по краю. Догадавшись, я укладываю в чашу Королевский рубин.
— Ладненько, — ободряет Гала. — Руку держи над камнем… которая у тебя рабочая? Это важно. Другую над девочкой. Жди. Камень сейчас через тебя настроится, диагностирует и всё выдаст.
Девочка удивительно тонка в кости и изящна, как статуэтка. Может, когда-то она и была загорелой, но сейчас бледно-синюшного оттенка, даже частые веснушки на носу и щеках вылиняли. Но на лицо я смотрю недолго. Одного взгляда на то, что осталось от груди, помогает увериться, что всё я решила правильно. Мне этот камушек даром достался, а, стало быть, и жалеть не о чем.
— Будет неприятно, — участливо говорит ведунья, словно забыв, что уже предупреждала. — Потерпи.
Камень под левой ладонью разогревается. Я чувствую жар, как от небольшого костерка, и слишком поздно понимаю ведуньину заботу. Неприятно? Это больно, больно! и только моя природная особенность — немного тормозить при болевом шоке — позволяет не заорать сразу в полный голос. Рука пульсирует, словно превращается в сплошной нарыв. Внешне ничего не происходит, но невидимый горячий трос протискивается вдоль костей, ключиц, буравом ввинчивается в правое предплечье и, наконец, через кончики пальцев вырывается наружу, поделившись на алые лучи.
Ой, нет, лучше бы родить…
— Терпи, — слышу резкий оклик Галы. Стискиваю зубы.
С ладони, словно с головешки, срывается и капает жидкое пламя, собирается в лужицу на впалом животе и раскатывается плёнкой по искалеченному телу. Время от времени отдельные лучи свиваются в нити и дополнительно оплетают уже закрытые королевским пурпуром места. Не знаю, сколько это тянется, может, и недолго, для меня проходит целая вечность, но всё заканчивается, когда маленькая амазонка оказывается спелёнутой в сияющий рубиновый кокон.
Горящий жгут словно выдёргивается из правой руки.
Оказывается, всё это время Гала поддерживала меня со спины за плечи. И правильно, потому что меня здорово шатнуло. Руки упали плетьми, как неживые.
— Хороший из тебя проводник, — непонятно говорит Гала. Кладёт ладонь мне на лоб. — Слушай внимательно. Сейчас всё пройдёт. Ты выйдешь — и забудешь боль, и саму процедуру тоже забудешь, иначе будет перегруз, потому что регенерация — это пока не твой уровень. Вспомнишь, когда будешь готова к восприятию. Всё. Смотри-ка на камень.
Королевский рубин покрывается сетью трещин, дымится — и рассыпается.
— Одноразовый… Иди, что ли, отмойся, — ведунья подталкивает меня к двери в соседнее помещение. — Там душевая и ванная, полотенце есть большое, в него и завернись, а то от рубахи твоей разит, как… — Я оборачиваюсь и успеваю заметить на её лице странное выражение: то ли досаду, то ли горечь. — Что смотришь?
— Не поняла, — пытаюсь стряхнуть странное оцепенение. В голове словно паучки ткут паутину, шустренько накидывая сеть на события, только что произошедшие. — А что ты до этого сказала?
— Молодец, сказала. Не каждый новичок так справится, да ещё в свой первый день. Пять тебе, Ванесса. Иди, мойся, да воду погорячее сделай, а то посинела вся, не хуже пациентки моей.
…— И что теперь? — спрашиваю позже, пытаясь из предложенных вещей выбрать хоть что-то по себе. Рубашку так и пришлось выбросить. Мало того, что следы от слизи сохраняли стойкое амбре, они ещё и ткань разъели кое-где до дыр. В общем, я согласна была возвращаться «домой» в чём угодно, хоть в полотенце, лишь бы не в испорченной одёжке.
— Теперь только ждать, — отвечает Гала. — Это тебе не кино, где после живой воды встал и пошёл. Будут сращиваться ткани, нарастать мышцы, восстанавливаться внутренние органы. Не один день пройдёт. Зато жива. Думаю, когда тело более-менее в порядок придёт, к нему и душа подтянется… Да что ты возишься, возьми вот это, — она выдёргивает из груды тряпок широкую тунику свободного покроя. — Ещё с тех времён, когда я поздоровее была. На мне она как балахон болталась, а тебе в облипочку сядет.
— Ой, Гала… — только и говорю. Туника — крупной вязки, ажурная, в дырочку. И как я в этом пойду? Особенно мимо всяких торговцев и караванщиков восточной национальности, охочих до женского полного тела?
Хозяйка только руками разводит. Сжалившись, дополняет гардероб топом… подозреваю, для неё великоватым, моя же замечательная грудь прикрывается им только наполовину, пупок же вообще торчит наружу, как у тинейджера. Только пирсинга не хватает.
— Нет, конечно, могу и дерюжку твою из мусорки вытащить, — замечает. Я поспешно натягиваю и тунику. В конце концов, две полупрозрачные одёжки лучше одной. И правда, туника в облипочку, хоть и доходит почти до колен. И… ужасно неприлично я выгляжу.