Сороковник. Книга 3
Шрифт:
Кинув случайный взгляд на циферблат у входа, ужасаюсь. Два с половиной часа, как я здесь! Однако, не заметно, чтобы дружный коллектив извёлся в ожидании моего ухода, они, похоже, вошли в рабочий режим, приспособились. Мишель, разрумянившись от удовольствия после хорошо проделанной работы, подбирает манекен для единственных и неповторимых моих брючек — и я всерьёз опасаюсь, как бы он не выставил их затем на аукцион, потому что в зрачках у него так и щёлкают кнопочки калькулятора, будто он заранее прикидывает выгоду от этой эксклюзивной шмотки. С моим, кстати, ещё одним автографом на коленке… Девицы за моей спиной, шёпотом переругиваясь, устанавливают очерёдность, кому и за кем носить куртку. Интересно, а если я им завтра живого Магу приведу — они его от обожания не растерзают в клочья? Похоже, все довольны и ничуть не жалеют о прерванной прогулке.
Я поправляю кружево тончайшей батистовой блузки и в очередной раз добрым словом поминаю Николаса. Мне здорово помогли воспоминания о той коллекции, что он для меня заготовил, поэтому-то я и не дала себя застать врасплох целым ворохам местных изысков, шла по определённому курсу. Летний костюм, что на мне сейчас, сидел превосходно, и подобрали мы к нему всё, что нужно, вплоть до обуви. Небольшой устойчивый каблучок чуть приподнял от земли мои сто шестьдесят сантиметров, юбка была комфортной длины, лёгкий блейзер защищал от возможного ветра, но не слишком утеплял, на плечо удобно легла цепочка клатча. Мне даже подобрали ажурные летние перчатки, от которых я поначалу отнекивалась, но Мишель намекнул, что в перчатках-то нехватка пальцев практически не видна, если не приглядываться. Этот аргумент меня убедил.
Я зашла в салон неуверенной женщиной неопределённого возраста, в неопределённой одежде унисекс, как у нас нынче модно выражаться. А вышла — элегантной, относительно молодой леди, ничуть не похожей на себя, прежнюю.
Леди в шляпе. Отринув все предложенные "итальянские соломки", сняла с ближайшего манекена мягкую просторную шляпу явно мужского фасона — и она на редкость удачно подошла к костюму. Девушки сперва прыснули, но, оценив сочетание, задумались. Кажется, я подкинула им свежую идейку.
Мы сердечно распрощались.
— И всё-таки мне неловко, — говорю напоследок. — Получается, из-за меня вы пропустили самое интересное на празднике?
Мишель тонко улыбается.
— Что вы, госпожа Ванесса, только официальную часть. Но приобрели мы, поверьте гораздо больше. У вас остаются вещи, у нас же — превосходная реклама, и ещё неизвестно, кто выиграл больше. Осмелюсь предложить вам присоединиться к нашему обществу, чтобы не скучать в одиночестве? Или, быть может, вас проводить до дома?
— Спасибо, Мишель. Хочу немного просто погулять, полюбоваться. Тут от вас неподалёку видела художников, хочу посмотреть на них поближе.
— А-а, — понимающе тянет он. — Что ж, приглядитесь. Есть среди них и подельщики, а есть мастера, что, знаете ли, не ради заработка сидят, а ещё и приплатить готовы за позирование, если им кто понравится. Они, видите ли, нас изучают. Что ж, всего хорошего, госпожа обережница! Надеюсь увидеть вас снова, и не одну, разумеется!
Они уходят в одну сторону, я в другую.
И первое, что делаю, пройдя шагов десять — покупаю у девушки-цветочницы букет. Нежно-алые мелкие розочки, похожие на домашние, изымают для меня из фарфоровой чаши, оборачивают прозрачной шуршащей бумагой, дабы я не замочила рук, и перевивают красной атласной ленточкой. Эта покупка не только дополняет ощущение праздника — она дарит восхитительное чувство свободы. Контракт контрактом, заботы заботами, а нынешний день — мой, и я могу делать всё, что захочу. И бродить где угодно, не давая никому отчёта. И… покупать, что угодно. Хотя последнее мне уже не очень-то нужно.
Есть ещё один пунктик, помимо цветов и портретистов, который в своё время был с сожалением отложен на "потом": книжная лавка. Сегодня я ни в чём себе не отказываю. Толкаю застекленную низенькую дверь, изнутри мелодично отзывается колокольчик. И едва переступаю порог — глаза разбегаются. Шкафы, шкафы, шкафы вдоль стен, от пола до потолка, заставленные книгами, заваленные журналами, свитками, картами, тускло поблёскивающие позолоченными буквами старинных переплётов и отдающими свежайшей типографской краской.
— Осторожно, сударыня, ступенька! — спешит ко мне невысокого роста пожилой представительный мужчина, в мантии, похожей на академическую, в небольшом белом паричке с буклями и косицей. На кончике носа чудом держатся большие круглые очки. — Позвольте… — Предлагает руку. И в самом деле, прямо с порога я, оказывается, шагнула на довольно широкую ступеньку, а от неё вниз ведут ещё несколько поуже. Недолго и навернуться, не знаючи. — Прошу извинить, но сегодня я не вывешивал табличку с предупреждением, решив, что посетителей не будет. Чем могу быть полезен?
Магазинчик небольшой, меньше демонстрационного Мишелевского зала, но здесь не в пример уютнее и домашнее. Ровно в центре заваленный стопками книг массивный дубовый стол, к нему вплотную примыкает письменный, покрытый зелёным сукном. Края развёрнутого свитка, чтобы не заворачивались, прижаты по краям небольшими цельными малахитовыми плитками. Рядом — стопка бумаги с исписанным наполовину верхним листом, бронзовая чернильница-сова, на специальной подставочке, чтобы не замарать поверхность стола — письменное пёрышко, испачканное в чернилах. Ох, что-то я сегодня всех отвлекаю: кого — от развлечений, кого от работы.
— Простите великодушно, — каюсь я, — зашла наугад, без особых планов. — Несмотря на то, что клиентка из меня неперспективная, хозяин доброжелательно улыбается. — Я заметила ваш магазинчик ещё недели две тому назад, но в тот раз зайти не удалось, а сейчас проходила мимо — и решила не упускать такой случай. — Бросаю невольный взгляд в сторону чернильных приборов. — Неужели у вас даже песочница есть? Вот та штуковина, похожая на большую перечницу — это ведь песочница?
Хозяин, посмеиваясь, жестом приглашает меня за собой. Демонстрирует массивную бронзовую баночку с крышкой-ситом, очень мелким, затем, не присаживаясь, изволит начертать на бумаге несколько слов и притрушивает ещё влажные буквицы содержимым банки. И в самом деле, в ней песок, мелкий-мелкий золотистый песок, сыплется и шуршит, касаясь бумаги. Слегка согнув лист, "академик" ссыпает песок в небольшой лоточек.