Соседи по квартире
Шрифт:
— Тогда давай не будем тянуть.
***
Едва мы заходим в здание, до нас окончательно доходит вся серьезность происходящего. Атмосфера внутри строгая — словно здесь вряд ли можно кого-нибудь очаровать, чтобы добиться своего. У дверей нас встречают рамки металлодетектеров и суровые охранники, наблюдающие, как мы со вздохом достаем свои пропуска.
Молча снимаем пальто, шарфы и сумки, кладем их в серые ящики и ставим на конвейерную ленту. Келвин пропускает меня вперед. Когда мы проходим сканер и идем к лифтам, мое сердце стучит отбойным
Я проклинаю на чем свет стоит жесткую колодку своих Мэри Джейнс и бешусь от того, как стучат каблуки по гладкому плиточному полу. Попытавшись идти с Келвином в ногу, в итоге я изображаю что-то вроде нелепого шаркающего танца.
— С тобой не соскучишься, — с сарказмом замечает Келвин.
Издав полустон-полусмешок, я стараюсь идти нормально.
— В таких условиях сохранять спокойствие мне не удается.
— Да ну! — притворно удивившись, восклицает он.
Я пихаю его в бок.
— Хорошо, хоть в туалет не хочется. В детстве мама говорила, что знала, где находятся все туалеты в Де-Мойне. Малейшее беспокойство — и у меня мокрые штаны.
— А я постоянно сосал большой палец, — стараясь не рассмеяться в полный голос, говорит Келвин.
— Так делают почти все дети.
— Но только не когда им уже четыре. Боже, что только мама не перепробовала, лишь бы я перестал. Надевала носки на руки, подкупала чем-нибудь вкусным, даже наносила на ногти эту прозрачную штуку, которая на вкус просто гадость, — поморщившись, рассказывает он. — А когда мы приехали навестить моего дядю, он разрешил мне побренчать на своей старой гитаре, едва я в очередной раз отправил палец в рот. И все. Помогло.
Когда мы оказываемся у нужного кабинета, я убираю этот рассказ в мысленную папку.
По вполне понятным причинам, кабинет радужных надежд не внушает, в отличие от бюро регистрации браков. Здесь серый ковролин и непримечательные металлические стулья. И в приемной уже ждут несколько других пар. Судя по всему, кто-то привел с собой адвоката. Джефф убедил нас этого не делать, сказав, что в таком случае сотрудник миграционной службы будет настроен по отношению к нам подозрительно, чего мы совершенно точно не хотим. Надеюсь, мой дядя прав.
Проходит не меньше двадцати минут. Мы с Келвином продолжаем расспрашивать друг друга, стараясь, чтобы со стороны это было похоже на флирт, а не зубрежку перед экзаменом в последнюю минуту. Мы так увлеклись, что подпрыгнули, услышав свои имена. Воображение рисует мультяшных персонажей, истекающих потом и с надписью «Лжецы» над головами. Когда встаем, Келвин берет меня за руку, и вот нас уже приветствует улыбчивый мужчина с высоким лбом — это и есть тот самый Сэм Доэрти.
Войдя в свой кабинет, офицер Доэрти садится на стул, который поскрипывает при любом движении.
— Итак. Пожалуйста, повторяйте за мной: «Клянусь, что собираюсь говорить правду, только правду и ничего кроме правды. И да поможет мне Бог».
После того как мы хором тихо повторяем эти слова, я вытираю об коленку свою вспотевшую ладонь.
Глядя в лежащий перед
— Келвин, передайте мне, пожалуйста, паспорт и водительское удостоверение, если оно есть. И, Холлэнд, мне нужны документы, подтверждающие ваше гражданство.
Мы кладем на стол принесенные с собой документы, и несмотря на то, что знаем содержимое папки как свои пять пальцев, нам требуется комично большое количество времени, чтобы достать нужное. Наши с Келвином руки заметно дрожат.
— Спасибо, — говорит Сэм. — И спасибо, что сделали копии. Это очень хорошо.
Я понимаю, что Сэм старается быть милым, но мое сердце все равно колотится где-то в горле. Впрочем, когда перевожу взгляд на Келвина, замечаю, что он стал совершенно спокойным. Расслабленно сидит на стуле, скрестив ноги и положив руки на колени. Сделав глубокий вдох, я надеюсь, что его спокойствие передастся и мне.
— Когда вы въехали в страну?
Келвин честно отвечает, что восемь лет назад, а я не могу не заметить, как еле заметно дрогнули брови Доэрти, когда он записывал себе эту информацию. Зажимаю ладони между коленей, чтобы не наклониться вперед и не начать объяснять, какой Келвин блестящий музыкант и как он не переставал ждать своего шанса, который долгое время все никак не появлялся, а между тем прошло четыре года, пока он жил тут незаконно. И как он был напуган, что его мечта так никогда и не воплотится.
Келвин смотрит на меня, приподняв бровь, словно понимает, что я на грани выложить все это миграционному офицеру, но когда подмигивает, это снимает все мое напряжение. И тогда на меня накатывает ледяная паника.
Но я переключаю свое внимание на их разговор. «В какой школе вы учились? Какие предметы посещали? Когда родились? Где? Чем зарабатываете на жизнь?»
Келвин кивает — к последнему вопросу он подготовился. Хотя Конституция США Первой поправкой защищает свободу самовыражения, нам пришлось согласиться с Джеффом, что рассказ про игру на улице может навредить репутации Келвина как музыканта с классическим образованием.
— Я играл в составе нескольких групп, — говорит Келвин, — и выступал на разных площадках.
— Например? — не поднимая головы, интересуется Доэрти.
— В клубе «Дыра», — отвечает Келвин и подмигивает мне. — В Бауэри. В кафе «Wha?». В «Arlene’s Grocery». Да много где.
Офицер Доэрти поворачивается ко мне и улыбается.
— Это ваш первый брак?
— Да, сэр.
— И свидетельство о браке у вас с собой?
Пока я снова нервно копаюсь документах, Келвин подается вперед и показывает на нужный.
— Вот он, mo croi [в переводе с ирландского «сердце мое» — прим. перев].
С трудом сумев пробормотать слова благодарности, я протягиваю бумагу Доэрти.
— Холлэнд, ваши родители присутствовали на церемонии?
— Мои родители… нет, — отвечаю я. — Они не любят летать, а все случилось так быстро, — я стараюсь взять под контроль нарастающую панику. — Так что были только мы вдвоем и близкие друзья.
— И никого из родственников?
Я ощущаю собственное еле заметное расстройство.