Соседи по квартире
Шрифт:
— Нет.
Офицер Доэрти что-то записывает и кивает. Полагаю, этой информацией он уже владел.
— А что насчет ваших родителей, мистер Маклафлин?
— Их тоже не было, сэр, — чуть поерзав на стуле, отвечает Келвин.
Доэрти делает паузу, чтобы осмыслить услышанное, а потом продолжает писать.
У меня возникает желание пояснить и защитить Келвина.
— У младшей сестры Келвина ДЦП. На медицинские расходы уходит немало денег, поэтому его родные не смогли себе позволить прилететь в Нью-Йорк. Мы надеемся, что приедем
Глянув сначала в мою сторону, Доэрти с сочувствием смотрит на Келвина.
— Мне очень жаль, мистер Маклафлин. Но зато я слышал, Ирландия летом просто прекрасна.
Келвин берет меня за руку и мягко сжимает.
Доэрти озвучивает новую партию вопросов, и на этот раз под прицелом оказываются моральные качества Келвина. Тот блестяще справляется. Едва я начинаю расслабляться и думать, какого черта я вообще переживала, как офицер Доэрти, немного покашляв, закрывает блокнот и смотрит на нас.
— Итак, Келвин и Холлэнд, мы переходим к заключительной части собеседования, когда нам нужно подтвердить подлинность этого брака — уверен, об этом вы уже в курсе.
Слышите звук, да? Это мое сердце падает куда-то вниз, будто кирпич, сброшенный с крыши.
— Только представьте себе: есть пары, которые не влюблены друг в друга, — когда Доэрти откидывается на спинку стула, тот издает неприятный скрип. — И они приходят сюда, чтобы мошенническим образом получить грин-карту, — он говорит это так, словно подобный подход — самое абсурдное из всего, что ему когда-либо доводилось слышать. Мы с Келвином переглядываемся, стараясь выглядеть удивленными.
— И моя работа — выяснить, не так ли это. Выявить подозрительные моменты. Должен напомнить вам, что вы находитесь под присягой и что наказанием за лжесвидетельство служит срок пять лет в федеральной тюрьме и/или штраф в размере 250000 долларов.
Я тревожно сглатываю. Потом еще раз. Перед глазами встает образ меня, одетой в оранжевый комбинезон, и я изо всех сил сдерживаю истерический смех.
— Я задам вам несколько вопросов, чтобы оценить, способны ли вы доказать подлинность вашего брака. Для начала, есть ли у вас документы, его подтверждающие?
— Свидетельство о браке, — говорю я и вытаскиваю его из папки. — Договор аренды, — кладу его перед Доэрти вместе с еще несколькими бумагами. — А вот копии счетов за коммунальные платежи и наш совместный счет.
— То есть у вас уже совместные счета есть?
— Да, мы уже успели заняться кое-чем совместно. Э-э-э, я имею в виду открытие счетов, — добавляю я и густо краснею.
Келвин поднимает руку, чтобы спрятать улыбку.
— Хотелось бы на это надеяться, — тоже с улыбкой замечает Доэрти и снова переключается на свой список. — Келвин, где училась Холлэнд?
— В Йеле, а потом в Колумбийском, — отвечает Келвин. — Диплом она защищала по английскому языку, а магистерскую по писательскому мастерству.
— Писательское мастерство! Ух ты, — Доэрти с удивлением поднимает голову.
— Да,
— Скажите, Холлэнд, где вы с Келвином познакомились?
— Мы познакомились… — словно в замедленной съемке, шестеренки в моем мозгу останавливаются и замирают, — в метро, — согласно нашему плану, я должна была ответить, что мы ехали в одном вагоне, и помалкивать про то, как Келвин зарабатывал на жизнь, играя на станции, чтобы он мог рассказывать только о кавер-группах и концертах.
Господи боже, мой рассказ вообще не должен был привлекать лишнее внимание.
Поэтому я не имею ни малейшего понятия, с чего это вдруг у меня вырвались следующие слова:
— До этого я наблюдала, как он играет.
От такого провала — когда тщательно продуманная история летит в тартарары, — я мысленно кричу.
— Вы имеете в виду клубы? — приподняв брови, уточняет Доэрти.
Исправь ситуацию, Холлэнд. Скажи «да».
— Нет, — вот же че-е-ерт. — На станции «50-я улица».
— Я играл там пару раз в неделю, — с легкостью приходит мне на помощь Келвин. — Больше для удовольствия, нежели ради денег.
Доэрти кивает и что-то пишет в блокноте.
— Время от времени я слышала его музыку, когда проходила мимо, а однажды решила остановиться и посмотреть, — говорю я и сглатываю, параллельно задаваясь вопросом, сейчас у меня случится нервный срыв или чуть позже. Но мне явно не везет, и приходится продолжать: — Просто не смогла отвести от него взгляд и… Иногда я ездила на метро, даже когда в том не было нужны, лишь бы послушать, как играет Келвин.
Боясь встретиться с ним взглядом, я смотрю прямо перед собой — туда, где от лысой головы офицера Доэрти отражается свет люминесцентных ламп.
— Я слышал немало разных историй, но такой еще ни разу, — говорит тот. — Это очень романтично. И сколько прошло времени, прежде чем вы с ним заговорили?
Ради всего святого, Холлэнд, замолчи уже.
— Полгода.
Ко мне медленно поворачивается Келвин.
Бли-и-и-ин…
— Боже мой, вот это да, настоящая любовь! — восклицает Доэрти и снова пишет в своем блокноте, а я чувствую, что страшно вспотела. — Келвин, а на что первое вы обратили внимание в Холлэнд?
— На ее глаза, — как ни в чем не бывало отвечает Келвин, несмотря на то, что наша история претерпела серьезные изменения. — Когда Холлэнд заговорила со мной в первый раз, мы пообщались совсем немного, но я сразу же запомнил ее глаза. Они гипнотизируют.
Он обратил внимание на мои глаза? Они гипнотизируют? Келвин действительно помнит, что я заговорила с ним в ночь атаки того «зомби», или же просто подыгрывает? Но насладиться моментом я не успеваю, потому что офицер переводит взгляд на меня и уточняет: