Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
На процессе она давала показания как свидетель, не как подсудимая. Попытка Джозефа и Фицстивена убить ее сослужила Аронии добрую службу.
Миссис Финк мы так и не нашли.
За увечья, нанесенные Фицстивену, Тома Финка отправили в Сан-Квентин на срок от пяти до пятнадцати лет. Зла друг на друга они с писателем, казалось, не держали и при даче свидетельских показаний один другого выгораживали. Финк сказал, что мстил за смерть пасынка, правда, никто ему не поверил. Он просто боялся бурной деятельности Фицстивена и хотел, пока не поздно, ее остановить.
Выйдя после ареста из тюрьмы, Финк заметил, что Мики Лайнен за ним следит, испугался, но придумал, как обернуть эту слежку себе на пользу. Вечером он выскользнул из гостиницы через черный ход, достал необходимые материалы и всю ночь провозился над бомбой. В Кесаду он приехал якобы для того, чтобы сообщить о пасынке. Бомба была маленькая, из алюминиевой мыльницы, завернутой в белую бумагу. Передать ее незаметно от меня во время рукопожатия, а Фицстивену спрятать – не составило труда. Фицстивен решил, что это какая-то важная посылка от Аронии. Не взять ее он не мог, иначе привлек бы мое внимание и выдал свою связь с Храмом. Поэтому он спрятал посылку, а когда мы с Финком вышли в коридор, открыл – и очнулся только в больнице. Самому Финку опасаться было нечего: Мики не мог не подтвердить, что следил за ним от самой тюрьмы, а во время взрыва рядом находился я.
Фицстивен заявил, что рассказ Алисы Леггет про гибель Лили – сплошная чушь: она убила сестру сама, а врала, чтобы напакостить Габриэле. И хотя никаких доказательств он привести не мог, все, включая Габриэлу, с готовностью ему поверили. Меня было взял соблазн запросить нашего агента в Париже о подробностях этой истории, но я удержался. Дело касалось лишь Габриэлы, а она была сыта и тем, что уже удалось раскопать.
Заботились о ней теперь Коллинсоны. Они прибыли в Кесаду, как только прочли экстренные выпуски с обвинениями против Фицстивена. Признаться в том, что они ее подозревали в убийстве, им не пришлось, да и вообще никаких трудностей не возникло: когда Эндрюс сдал завещательные документы и на его место был нанят другой адвокат – Уолтер Филдинг, Коллинсоны по праву ближайших родственников просто взяли Габриэлу на попечение.
Два месяца в горах закрепили мое лечение, и в Сан-Франциско она вернулась совершенно изменившейся. Не только внешне.
– Не могу представить, что все это со мной действительно произошло, – сказала она мне, когда мы обедали с Лоренсом Коллинсоном в перерыве между утренним и вечерним заседаниями суда. – Возможно, событий было столько, что я стала бессердечной. Как вы думаете?
– Нет. Вы ведь почти все время ходили под морфием. Помните? Это вас и спасло. Притупило чувства. Не употребляйте больше наркотиков, и прошедшее останется лишь смутным сном. Но если захочется живо и ярко все вспомнить – что ж, стоит только принять...
– Нет, никогда! Хватит! – сказала она. – Не приму, даже если лишу вас удовольствия снова меня лечить... Он прямо-таки наслаждался, – обернулась она к Лоренсу, – проклинал меня, насмехался, чем только не грозил, а в конце, по-моему, даже пытался соблазнить. И если я вас временами шокирую, то надо винить его: он оказал на меня дурное влияние.
Она, судя по всему, действительно оправилась.
Лоренс засмеялся вместе с нами, но глаза у него остались холодными. Кажется, он считал, что я в самом деле оказал на нее дурное влияние.
Липучка для мух
"Fly Paper". Рассказ напечатан в журнале «Black Mask» в августе 1929 года. Переводчик В. Голышев.
Обычная история с непутевой дочерью.
Хамблтоны были состоятельной и довольно известной нью-йоркской фамилией уже в нескольких поколениях. В родословной ничто не предвещало появления Сю, самой младшей представительницы. Из детского возраста она вышла с заскоком невзлюбила чистенькую жизнь и полюбила грубую. В 1926-м, когда ей исполнился 21 год, она определенно предпочла Десятую авеню Пятой и Хайми-Клепача достопочтенному Сесилю Виндоуну, который сделал ей предложение.
Хамблтоны пытались образумить дочь, но поздно. Она была совершеннолетней. Наконец она послала их к черту, ушла из дому, и ничего с ней поделать они не могли. Её отец, майор Хамблтон, оставил все надежды спасти дочь, но желал по возможности уберечь ее от несчастий. Поэтому он пришел в нью-йоркское отделение сыскного агентства «Континенталь» и попросил, чтобы за ней присматривали.
Хайми-Клепач, филадельфийский рэкетир, после размолвки с партнерами подался на Север, в большой город, имея при себе автомат Томпсона, обернутый клеенкой в синюю клеточку. Для работы с автоматом Нью-Йорк оказался не таким удобным полем, как Филадельфия. «Томпсон» пылился целый год, между тем как Хайми добывал пропитание автоматическим пистолетом, взимая дань с игорных притонов в Гарлеме.
Через три или четыре месяца после того, как Сю зажила с ним, Хайми завязал как будто бы многообещающее знакомство с авангардным отрядом чикагцев, прибывших в Нью-Йорк для того, чтобы организовать город на западный манер. Но чикагцам Хайми был не нужен, им был нужен «томпсон». Когда он предъявил им автомат как доказательство своей ценности для коллектива, они настреляли дырок у него в голове и ушли с «Томпсоном».
Сю Хамблтон похоронила Хайми и недели две прожила в одиночестве, заложив кольцо, чтобы есть, а потом устроилась старшей официанткой в нелегальную пивную грека Вассоса.
Одним из посетителей пивной был Бейб Макклур, сто десять килограммов крепких ирландо-шотландо-индейских мускулов, черноволосый, смуглый, голубоглазый гигант, отдыхавший после пятнадцатилетнего срока в Левенворте, который он отбывал за то, что разорил почти все мелкие почтовые отделения от Нью-Орлеана до Омахи. На отдыхе, чтобы не остаться без спиртного, Бейб собирал деньги с прохожих на темных улицах.
Бейбу нравилась Сю. Вассосу нравилась Сю. Сю нравился Бейб. Вассосу это не нравилось. Ревность притупила в греке здравомыслие. Однажды вечером, когда Бейб хотел войти в пивную, Вассос ему не отпер. Бейб вошел, внеся с собой куски двери. Вассос вынул револьвер, но напрасно пытался стряхнуть со своей руки Сю. Он прекратил попытки, когда Бейб ударил его тем куском двери, на котором была медная ручка. Бейб и Сю ушли от Вассоса вместе.
До сих пор нью-йоркское отделение агентства не теряло из виду Сю. Постоянного наблюдения за ней не было. Этого не хотел ее отец. Раз в неделю посылали человека убедиться, что она еще жива, выведать о ней сколько можно у знакомых и соседей, но так, конечно, чтобы не узнала она. Все это было довольно просто, но, когда Бейб разгромил кабак, они исчезли из поля зрения.
Перевернув сперва вверх дном весь город, нью-йоркская контора разослала по всем отделениям «Континентала» бюллетень со сведениями, изложенными выше, а также фотографиями и словесными портретами Сю и ее нового милого. Это было в конце 1927 года.