Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
Мы с шерифом покинули комнату и вышли на ту сторону дома, куда выходили окна спальник Кавалова. Нож был воткнут в землю под кустами, окаймлявшими дорожку к баракам поденщиков.
Деревянная, окрашенная в красный цвет, ручка ножа была наклонена в сторону дома. На лезвии были следы крови, но влажная земля их почти стерла. На рукоятке не было никаких отпечатков пальцев, следов на мягкой земле рядом тоже не было видно. Судя по всему, его просто кинули в кусты.
– Думаю, что мы тут больше ничего не найдем, – сказал шериф. – Ничто не указывает на то, что кто-то в доме имеет к этому преступлению какое-либо отношение. Давайте займемся этим капитаном Шерри.
Я отправился с шерифом в поселок. На почте выяснилось, что Шерри оставил следующий адрес: До востребования, Центральная почта, Сент-Луис, Миссури. Начальник отделения нам сообщил, что пока Шерри жил в Фэавелле, он никаких писем ему не приходило.
На телеграфной конторе нам сказали, что Шерри не получал и не отправлял телеграммы. Я воспользовался случаем и отправил сообщение в филиал агентства в Сент-Луис.
Проведенное в поселке расследование совершенно ничего не принесло. Единственное, что мы выяснили, все бездельники Фэавэлла были свидетелями того, как Шерри и Маркус сели в два десять в поезд на юг. Прежде чем мы вернулись в дом Кавалова, я получил телеграмму из Лос-Анджелеса. В ней говорилось:
СУНДУКИ ЧЕМОДАНЫ ШЕРРИ КАМЕРЕ ХРАНЕНИЯ ТЧК ЕЩЕ НЕ ВОСТРЕБОВАНЫ ТЧК ДЕРЖИМ ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ.
Когда мы вернулись, Рингго был в холле. Я спросил его:
– Вы не знаете, Шерри левша?
Он подумал, потом качнул головой.
– Не помню. Может и так. Я спрошу Мириам. Возможно, она помнит это... Вы ведь знаете, женщины обращают больше внимания на подобные вещи.
Через некоторое время он спустился по лестнице и утвердительно кивнул.
– Он мог одинаково пользоваться обоими руками, но чаще всего использовал левую. А почему такой вопрос?
– Коронер считает, что преступник действовал левой рукой. Как там миссис Рингго?
– Я думаю, что худшее уже позади. Спасибо.
7
Вещи Шерри оставались в камере хранения вокзала Лос-Анджелеса всю субботу, и никто их не спрашивал. После полудня шериф Фэавэлла выпустил официальное обращение, что Шерри и его негр подозреваются в убийстве и вечером мы с ним сели на поезд, идущий на юг.
В воскресенье утром, мы, в присутствии двух полицейских Лос-Анджелеса, открыли багаж. Мы не обнаружили там ничего, кроме одежды и личных вещей, которые ничего нам не говорили. Поездка оказалась совершенно бесполезной.
Я вернулся в Сан-Франциско, размножил и разослал множество объявлений.
Прошло две недели, две недели, в течении которых мои объявления не принесли ничего, кроме обычных ложных тревог.
Наконец полиция Спокана обнаружила Шерри и Маркуса в пансионате на Стивенс-стрит.
Неизвестное лицо позвонило и сообщило, что в этом пансионе остановился некий Фред Уильямс, которого каждый день посещает таинственный негр, и оба ведут себя очень подозрительно. Полиция Спокана имела нашу ориентировку. Инициалов Х.Ш. на носовых платках и запонках Фреда Уильямса оказалось достаточно, чтоб убедить их, что это именно тот человек, кого мы разыскиваем. После двух часов допроса Шерри Хью признался что, это он, но отверг свою причастность к убийству Кавалова.
Двое сотрудников шерифа Фэавэлла отправились в Спокан и доставили подозреваемого в местную тюрьму.
Шерри сбрил усы. Ничто в его облике или голосе не выдавало ни малейшей обеспокоенности.
– Когда у меня случился тот сон, я понял, что больше ждать незачем, – говорил он в своей обычной манере. – Поэтому я и уехал. Потом я узнал, что мой сон подтвердился, и, догадываясь, что вы броситесь меня искать, как будто кто-то может отвечать за свои сны, решил спрятаться.
Он повторил торжественным тоном свою историю о голосе из апельсинового дерева шерифу и окружному прокурору. История привела газеты в восторг.
Шерри отказался рассказывать, как он попал в Спокан, и что делал с того вечера, как выехал из Фэавэлла и до сегодняшнего дня.
– И не настаивайте, – сказал он. – Прошу прощения, но, может так случиться, что я вновь буду вынужден бежать, и я не хотел бы раскрывать свои методы.
Также он не пожелал говорить, где провел ночь убийства. Мы были почти уверены, что он сошел с поезда до его прибытия в Лос-Анджелес, хотя кондуктор и сторожа на железной дороги ничего не могли нам сказать по этому поводу.
– Я сожалею, – упорствовал он. – Но если вы не знаете, где я был той ночью, то как вы можете утверждать, что я был на месте преступления?
Еще труднее оказалось с Маркусом.
Он твердил только одно:
– Моя плохо понимать по-английски. Ваша спрашивать капитана. Моя ничего не знать.
Окружной прокурор часами бегал по кабинету, грыз ногти и пребывал в дурном настроении, прекрасно понимая, что всё дело развалится, если мы не сможем доказать, что Шерри или Маркус были возле дома Кавалова незадолго до, или сразу после времени преступления. Шериф был единственным, кто не разделял подозрение, что у Шерри в рукавах припрятано еще много тузов всех мастей. Он видел его уже повешенным.
Капитан раздобыл где-то себе адвоката – ловкого на вид бледного типа с очками в роговой оправе, с тонкими губами и беспокойным взглядом. Его звали Шеффер, и он повсюду бродил все осматривая, словно у себя дома, улыбаясь себе и нам.
Когда у окружного прокурора ногти остались только на больших пальцах, и он собрался было уже приступить и к ним, я добыл фотографии двух подозреваемых, взял машину у Рингго и поехал вдоль железной дороги на юг, в надежде отыскать место, где сошел с поезда Шерри.
Я показывал эти проклятые фотографии на каждой станции и полустанке между Фэавэллом и Лос-Анджелесом, в каждом поселке, расположенном менее чем в двадцати милях от железной дороги, почти в каждом доме, что мне попадался по пути. И никакого результата.
Я не нашел ни малейшего доказательства того, что Шерри и Маркус не доехали до Лос-Анджелеса.
Если это так, значит они должны были прибыть в Лос-Анджелес в десять тридцать вечера. Поездов, чтоб они успели вернуться в Фэавэлл и убить Кавалова не было. Были еще две возможности: они могли взять самолет, и быстро добраться до Фэавэлла, или воспользоваться автомобилем, что было менее вероятным.