Сотрудник гестапо
Шрифт:
Виктор послушно расшнуровал ботинок, стянул его с ноги и подал Дубровскому. Отодрать стельку было делом одной минуты. К приходу Алевтины Пятеркин был уже обут и спокойно беседовал с Дубровским.
– Алюша, а теперь мы с Виктором погуляем, а ты укладывай дочку,- сказал Дубровский, направляясь к двери.
Алевтина согласно кивнула:
– Тогда вы и скажите маме, чтобы шла сюда. А то я ей не разрешила возвращаться.
– Ладно. Это мы мигом.
Дубровский и Виктор Пятеркин зашли за дом, присели на сложенных горбылях.
– А теперь, Виктор, давай выкладывай, как там наши. Скоро ли наступать собираются?
– Я что, командующий? Откуда мне знать?
– Не понял ты меня, браток. Не о том я спрашиваю. Глаза-то у тебя есть? Видел небось, что на той стороне делается?
– Видел, конечно. Танков много подвозят. Артиллерию там разную. Самолеты летают. Только, говорят, все это на юг, на Кубань идет. Сказывают, что там сейчас наши пошли в наступление.
– Да, бои там действительно идут крупные, но до наступления еще далеко. Ну, что на словах просил передать Владимир Иванович?
– Сказал, что надеется на вас. Чтобы осторожнее вы были. И еще деньги просил передать,- спохватился Виктор, вытягивая из кармана замусоленную тряпочку, в которой были завернуты деньги.- Тут немного. Только двести тридцать марок. Он сказал, что больше нельзя. Подозрительно может быть, откуда у мальчика столько.
– И на том спасибо!
– рассмеялся Дубровский.- А ты на что жил?
– У меня своих семьдесят было. Я их Самарской отдал. На еду.
– Они хорошо тебя встретили?
– Культурно. Я Евдокии Остаповне письмо от мужа принес. Потапов его нашел. Живой он. Она от радости даже заплакала. Меня отпускать не хотела. Говорит, чтобы до конца войны у нее оставался.
– Та-ак! Значит, завтра ты отправишься к ним. Переночуешь там, а послезавтра топай к Владимиру Ивановичу. Будь осторожнее. Очень важные сведения у тебя в ботинке. На словах передашь Владимиру Ивановичу, что у меня все в полном порядке. Работаю переводчиком в ГФП-721. Это полевое гестапо. Штаб у них в Сталино. Руководит им полицайкомиссар Майснер. А в Кадиевке внешняя команда, руководит ею фельд-полицайсекретарь Рунцхаймер. Есть такая же внешняя команда и в Таганроге. Там командует фельдполицайсекретарь Брандт. В начале мая Брандт вскрыл и уничтожил в Таганроге крупную подпольную организацию. Расстреляно больше ста советских патриотов. Запомнишь?
Виктор пожал плечами.
– Ты, главное, фамилии запоминай. Майснер, Рунцхаймер, Брандт. А звания легкие. В Сталино - комиссар, а в Кадиевке и Таганроге - секретари. Только перед этими словами «полицай» приставишь. Понял? Майснер, Рунцхаймер, Брандт.
– Чего ж тут не понять? Все ясно.
– И еще. Передай Владимиру Ивановичу, что в Кадиевке действует подпольная организация. Руководитель - Кононенко. Я с ним не связывался, но если прикажут - свяжусь.
– Обязательно передам.
– И последнее. Недельку дома отдохнешь - и опять к Самарским возвращайся. Скажешь, чтобы они мне письмо послали с приветом от дяди Володи. Это будет наш пароль. Так я узнаю, что ты к ним снова вернулся.
– Ладно!
– и еле слышно прошептал: - Майснер, Рунцхаймер, Брандт.
– А через фронт не страшно переходить?
– Что я, маленький?
И по тому, как он это сказал, по тому, как вздохнул, Дубровскии понял, что этот вопрос слышит он не впервые и отвечать на него ему надоело.
– Ты, Виктор, не сердись. Может, я глупость сказал. Это от волнения, от радости, что я тебя увидел. Так что извини, браток, все мы за тебя переживаем.
И видимо, это признание растрогало мальчугана. Он вдруг преобразился, с него мигом слетела напускная солидность. Он быстро заговорил:
– Дядя Леня, мне только в темноте чуток страшно. Будто чудище какое на меня броситься может. А немцы? Наоборот, когда в темноте заслышу их разговор, даже легче становится. Вроде бы люди рядом. Прислушаюсь, обойду стороной - и дальше, в темень от них. Страшновато, но ничего. Надо - иду.
– К следующему разу я тебе справку достану. Вроде бы как пропуск у тебя будет,- сказал Дубровский.- А пока так пойдешь.
– У меня документов никто не спрашивает. Если остановят, поплачу немного, что родителей не могу найти. Они всегда отпускают. Я же им не говорю, что мне пятнадцать, говорю, что двенадцать лет. Откуда мне документы взять?
– И то правда. Может, без документов тебе даже сподручнее. Ну, айда в дом. Попрощаюсь с Алевтиной и тоже пойду. Мне уже пора.
Они поднялись.
– Да, чуть не забыл,- спохватился Дубровский.- Я там, в записке, об одной женщине написал. Так вот передай Владимиру Ивановичу, что это очень опасная преступница. Она немецкая шпионка. Уже ходила к нам в тыл и убила советского командира. Принесла немцам ценные сведения. За это они наградили ее орденом. Скоро она снова собирается на ту сторону. Ее надо поймать во что бы то ни стало. Запомнишь?
– Конечно. Я это ему обязательно передам. Такую гадину непременно изловить надо.
Они зашли в дом, прошли в комнату Алевтины. Та уже уложила дочку. Посреди стола стояла дымящаяся кастрюля. По комнате разносился аромат вареной картошки.
– А я уже за вами хотела пойти,- сказала Алевтина.- Садитесь, будем ужинать.
– Нет, нет, спасибо. Мне пора уходить. А вот Виктора покормите. Он завтра утром в путь отправляется. Ну, Виктор, счастливо тебе добраться. До свидания!
– Дубровский протянул руку.
Мальчуган без тени смущения, как равный, подал ему свою.
– До свидания, дядя Леня. Сделаю все, как вы просили.
– И привет не забудь передать.
– Ладно.
Алевтина вышла проводить Дубровского.
– Леонид, зачем ты его торопишь,- шепнула она в сенях.- Пусть бы парень пожил у нас несколько дней.