Сотворение мира, Крюкова Елена Николаевна (Благова)

Сотворение мира

1997 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Книга Исхода

БЕГ

Останови! — Замучались вконец: Хватаем воздух ртом, ноздрями, С поклажей, чадами, — где мать, а где отец, Где панихидных свечек пламя, — По суховеям, по метелям хищных рельс, По тракту, колее, по шляху, — Прощанья нет, ведь времени в обрез! — И ни бесстрашия, ни страха, — Бежим, бежим… Истоптана страна! Ее хребет проломлен сапогами. И во хрустальном зале ожиданья, где она, Зареванная, спит, где под ногами — Окурки, кошки, сироты, телег Ремни, и чемоданы, и корзины, — Кричу: останови, прерви сей Бег, Перевяжи, рассекнув, пуповину! Неужто не родимся никогда?! Неужто — по заклятью ли, обету — Одна осталась дикая беда: Лететь, бежать, чадить по белу свету?! Ползти ползком, и умирать ничком — На стритах-авеню, куда бежали, В морозной полночи меж Марсом и стожком, Куда Макар телят гонял едва ли… Беги, народ! Беги, покуда цел, Покуда жив — за всей жратвою нищей, За всеми песнями, что хрипло перепел Под звездной люстрою барака и кладбища! Беги — и в роддома и в детдома, Хватай, пока не поздно, пацаняток, Пока в безлюбье не скатил с ума, Не выстыл весь — от маковки до пяток! Кричу: останови!.. — Не удержать. Лишь крылья кацавеек отлетают… Беги, пока тебе дано бежать, Пока следы поземка заметает. И, прямо на меня, наперерез, Скривяся на табло, как бы от боли, Патлатая, баулы вперевес, Малой — на локте, старший — при подоле, Невидяще, задохнуто, темно, Опаздывая, плача, проклиная… Беги! Остановить не суждено. До пропасти. До счастия. До края.

ЮДИФЬ И ОЛОФЕРН

Дымы над крышкй, Медная Луна, Шатаясь, плачет надо мною… О! Голова моя отягчена Висящей бронзой, бахромою Аквамаринов, серьги близко плеч Мотаются, и шуба жжет мехами… Я — воздух жгу, я — зарево, я — печь, Я — пламя: меж румянами, духами… Трамвайный

блеск, парадов звон и чад, Голодные театры лавок, И рынки, где монетами гремят И где лимон рублевый сладок, Моста бензинного чугунный козий рог Над ледокольною невестиной рекою, А за рекой — чертог, что дикий стог, Разметанный неистовой рукою… Он весь в снегу горит, Там Олоферн Пирует, ложкою неся икру из миски Фарфоровой — ко рту, чернее скверн, А тот, прислужник, кланяется низко… А тот, лакейчик, — ишь, сломался он, Гляди-ка, хрустнет льстивая хребтина!.. Ну что ж, народ. Ты погрузился в сон, Тебе равно: веревка… гильотина… Так. Я пойду. Под шубой — дедов меч. В лицо мне ветер зимние монеты, Слепя, швыряет. Сотней синих свеч Над черепицей — звезды и планеты. Не женщина, не воин и не зверь, Я — резкий свет на острие дыханья. Я знаю все. Вот так — ударю дверь. Так — взором погружу во прозябанье Телохранителей. Так — локтем отведу Ту стражу, что последняя, в покои… Он спит, Тиран. Его губа в меду. Ему во сне — изгнанники, изгои, Кричащие близ дула и в петле… Мне дымно. Душно. Меч я подымаю. Мех наземь — с плеч! Ходил ты по земле. Ты хочешь жить — я это понимаю, Но над тобой, хрипя, я заношу Всю боль, всю жизнь, где ниц мы упадали! И то не я возмездие вершу: То звезды — бузиною по ножу — Так обоюдоостро засверкали! И пусть потом катится голова, И — ор очнувшихся от спячки, И я, как пасека зимой, мертва, — А морды смердов, что жальчей подачки, Грызут глазами, — Кулаки несут, Зажавши, сумасшедшие шандалы, И рты визжат, — но я свершила суд, Я над содеянным стояла — Я, баба жалкая, — не целая страна, — В сережках, даренных пустыми мужиками, Юдифь безумная, — одна, совсем одна — Пред густо населенными веками! И, за волосы голову держа Оскаленную — перед вами, псы и люди, Я поняла, звездой в ночи дрожа, Что все — И повторится, и пребудет.

НОРД-ОСТ

В этой гиблой земле, что подобна костру, Разворошенному кочергою, Я стою на тугом, на железном ветру, Обнимающем Время нагое. Ну же, здравствуй, рубаха наш парень Норд-Ост, Наш трудяга, замотанный в доску, Наш огонь, что глядит на поветь и погост Аввакумом из хриплой повозки! Наши лики ты льдяной клешнею цеплял, Мономаховы шапки срывая. Ты пешней ударял во дворец и в централ, Дул пургой на излом каравая! Нашу землю ты хладною дланью крестил. Бинтовал все границы сквозные. Ты вершины рубил. Ты под корень косил! Вот и выросли дети стальные. Вот они — ферросплавы, титан и чугун, Вот — торчащие ржавые колья… Зри, Норд-Ост! Уж ни Сирин нам, ни Гамаюн Не споют над любовью и болью — Только ты, смертоносный, с прищуром, Восток, Ты пируешь на сгибших равнинах — Царь костлявый, в посту и молитве жесток, Царь, копье направляющий в сына, Царь мой, Ветер Барачный, бедняк и батрак, Лучезарные бэры несущий На крылах! И рентгенами плавящий мрак! И сосцы той волчицы сосущий, Что не Ромула-Рема — голодных бичей Из подземок на площади скинет… Вой, Норд-Ост! Вой, наш Ветер — сиротский, ничей: Это племя в безвестии сгинет! Это племя себе уже мылит петлю, Этот вихрь приговор завывает, — Ветер, это конец! Но тебя я — люблю, Ибо я лишь тобою — живая! Что видала я в мире? Да лихость одну. А свободу — в кредит и в рассрочку. И кудлатую шубу навстречь распахну. И рвану кружевную сорочку. И, нагая, стою на разбойном ветру, На поющем секиру и славу, — Я стою и не верю, что завтра умру: Ведь Норд-Ост меня любит, шалаву! Не спущусь я в бетонную вашу нору, Не забьюсь за алтарное злато. До конца, до венца — на юру, на ветру, Им поята, на нем и распята.

МАТЬ МАРИЯ

Выйду на площадь… Близ булочной — гам, Толк воробьиный… Скальпель поземки ведет по ногам, Белою глиной Липнет к подошвам… Кто т а м?.. Человек?.. Сгорбившись — в черном: Траурный плат — до монашеских век, Смотрит упорно… Я узнаю тебя. О! Не в свечах, Что зажигала, И не в алмазных и скорбных стихах, Что бормотала Над умирающей дочерью, — не В сытных обедах Для бедноты, — не в посмертном огне — Пеплом по следу За крематорием лагерным, — Ты!.. Баба, живая… Матерь Мария, опричь красоты Жизнь проживаю, — Вот и сподобилась, вот я и зрю Щек темных голод… Что ж Ты пришла сюда, встречь январю, В гибнущий город?.. Там, во Париже, на узкой Лурмель, Запах картошки Питерской, — а за иконой — метель — Охтинской кошкой… Там, в Равенсбрюке. Где казнь — это быт, Благость для тела, — Варит рука и знаменье творит — Делает дело… Что же сюда Ты, в раскосый вертеп, В склад магазинный, Где вперемешку — смарагды, и хлеб, И дух бензинный?!.. Где в ополовнике чистых небес — Варево Ада: Девки-колибри, торговец, что бес, Стыдное стадо?! Матерь Мария, да то — Вавилон! Все здесь прогнило До сердцевины, до млечных пелен, — Ты уловила?.. Ты угадала, куда Ты пришла Из запределья — Молимся в храме, где сырость и мгла, В срамном приделе… — Вижу, все вижу, родная моя. Глотки да крикнут! Очи да зрят!.. Но в ночи бытия Обры изникнут, Вижу, свидетельствую: то конец. Одр деревянный. Бражница мать. Доходяга отец. Сын окаянный. Музыка — волком бежит по степи, Скалится дико… Но говорю тебе: не разлюби Горнего лика! Мы, человеки, крутясь и мечась, Тту умираем Лишь для того, чтобы слякоть и грязь Глянули — Раем! Вертят богачки куничьи хвосты — Дети приюта… Мы умираем?.. Ох, дура же ты: Лишь на минуту!.. Я в небесах проживаю теперь. Но, коли худо, — Мне отворяется царская дверь Света и чуда, И я схожу во казарму, в тюрьму, Во плащ-палатку, Чтоб от любови, вперяясь во тьму, Плакали сладко, Чтобы, шепча: «Боже, грешных прости!..» — Нежностью чтобы пронзясь до кости, Хлеб и монету Бедным совали из потной горсти, Горбясь по свету.

ВАРЬЕТЕ

Жемчужными ногами — из-под цветной копны! Кругами да бегами! А хохоты слышны! Несут питьем густое и пряную еду… Долой одежы — стоя!.. — дрожат на холоду!.. Девчонки вы, печенки, — да с тыквами грудей, — От ног крутых и тонких, мужик, похолодей!.. Музыка водопадом сдирает с кожи пот… Танцуйте до упаду, — авось оно пройдет: То Квазимодо-Время на глиняных ногах, Что взял себе в беремя малец на костылях, — А он плясать не может, он видел Гиндукуш… Плесни мускатом в рожи, канкана красный туш! Слизни-ка соль, красотка, с воздернутой губы… Пляши — швырнули б сотку из гула голытьбы! Да только те бояре, сощурясь, зрят канкан, Да будто на пожаре, толкают в пасть банан… Танцуй, танцуй, Галина!.. А Сонька, ты чего?.. А скулы как малина! А в бисере чело!.. Колготки рвутся с хрустом, на зраках пелена — Веселое искусство, Веселая страна! Веселые девахи, до тайников мокры, — Танцуйте вы на плахе, танцуйте до поры: Сей танец — не работа, сей грозный карнавал Вас до седьмого пота за гроши убивал! Целованы — по пьяни, в исподнем — из больниц, Танцуйте, Кира, Кланя, в виду кабаньих лиц!.. У попугаев ара наряды не пестрей… Оттанцевать — до жара… и в «скорую» — скорей… А трубы — нету сладу!.. Табачный воздух рвут!.. Танцуйте до упаду — авось они пройдут, Краснознаменны годы, казарменны гудки, Фланговые народы с дрожанием руки… Там будут псы и кошки и каждый — сыт и пьян… Танцуйте, длинноножки, для них блатной канкан! В роскошестве погибнем да в пиршестве помрем, А все же спину выгнем и рому отхлебнем! И выбежим! И спляшем — во вьюгах площадей, Среди кремлевских башен, среди родных людей — И спереди, и сзади — все в лентах и цветах! — Краснознаменны бляди — Любашки, Верки, Нади — Задрогнув, при параде, С улыбкой на устах.

ВСТРЕЧА МАРИИ С ЕЛИЗАВЕТОЙ

Навстречу друг другу Две женщины шли. Мария — во вьюге — Круглее Земли. И Елизавета Кругла, что копна… — Ох, Машка!.. Планета… — Ох, Лизка!.. Луна… Им вызвездил иней У рта — лисий мех… — Ну, Машка!.. А скинешь?.. — Ну, Лизка!.. — И смех… Мария погладит Товаркин живот: — Ну, ты не в накладе?.. — Умножу народ!.. И, тяжко брюхаты, Морозы вдохнут: — Хоша б не солдаты… — Мальцов — заберут!.. И очи младые Струят слезный свет. — Ты плачешь, Мария?.. — Нет, Лизонька… нет… На пальце сверкает Златое кольцо. Из тьмы возникает Родное лицо. И слезы Марии Летят на живот — То снеги косые, Беззвучный полет, То ветры косые, Косые дожди… — Ты плачешь, Мария!.. — Лизок… погоди… И так вынимает Тряпичный комок, И лик утирает Соленый платок! Худые рекламы. Да счастье — взаймы. О, мертвые сраму Не имут!.. А мы?!.. А Елизавета — Вся шепот и всхлип: — Мой… тоже там где-то… Мой — без вести сгиб…

АНКОР, ЕЩЕ АНКОР!..

В табачной пещере, где дым, как щегол, Порхает по темным закутам, Где форточка, будто Великий Могол, Сощурилась мерзлым салютом, Где добрая сотня бутылей пустых В рост, как на плацу, подровнялась… — О, сколько штрафных этих рюмок шальных За мощным столом подымалось!.. — Где

масляных, винных ли пятен не счесть На драной когтями обивке, — В каморе, где жизнь наша — как она есть, Не сахар, не взбитые сливки, — Один, человек на диване лежал, На ложе в ежовых пружинах, Тощой, востроносый, — ну чисто кинжал — Махни, и вонзается в спину… Он пьян был в дымину. Колодою карт Конверты пред ним раскидались… Он выжил в слепом транспортере — то фарт! И пули за ним не угнались… Да только от воплей на минных плато, От крика тех танков горящих Он нынче в постель надевает пальто И мерзнет! — теперь, в настоящем… Ничем не согреться. Хлестай не хлестай Подкрашенную хной отраву… Яичница стынет. Полночный наш Рай. Ад прожит: красиво, на славу… Зазубрины люстры… Свечи мыший хвост… И Жучка — комок рыжемордый… Взы, Жучка!.. Ну, прыгай — и в небо до звезд, И в петлю: дворняги не горды!.. Ах, дворничиха, ах, дворянка моя, Ну, прыгай же ты… через палку — Свеча догорает… а в кипе белья — Скелет, что пора бы… на свалку… Еще, моя Жучка!.. Анкор…эй, анкор!.. Вот так-то, смиряйся, зверюга, Как мы, когда — из автомата — в упор, Пред телом веселого друга, Под глазом приказа, в вонючем плену, Во почте, где очи… не чают… Полай ты, собака, повой на Луну — Авось нам с тобой полегчает… Ну, прыгай!.. Анкор, моя моська!.. Анкор!.. Заврались мы, нас ли заврали — Плевать!.. Но в груди все хрипит дивный хор — О том, как мы там умирали! Как слезно сверкает в лучах Гиндукуш!.. Как спиртом я кровь заливаю… Анкор, моя шавка!.. Наградою — куш: Кость белая, кус каравая… Мы все проигрались. Мы вышли в расход. Свечва прогорела до плошки. И, ежели встану и крикну: «Вперед!..» — За мной — лишь собаки да кошки… Что, Армия, выкуси боль и позор! А сколь огольцов там, в казармах… Анкор, моя жизнь гулевая, анкор, Мой грязный щенок лучезарный.

ЮРОДИВАЯ

Ох, да возьму черпак, по головушке — бряк!.. Ох, да справа — черный флаг, слева — Андреевский флаг… А клубничным умоюся, а брусничным — утрусь: Ох ты флажная, сермяжная, продажная Русь!.. Эк, тебя затоптал закордонный петух! Песнопевец твой глух, и гусляр твой глух: Че бренчите хмурь в переходах метро?.. Дай-кось мужнино мне, изможденно ребро — Я обратно в него — супротив Писанья! — взойду: Утомилася жить на крутом холоду!.. Лягу на пузо. Землю целую. Землю целую и ем. Так я люблю ее — напропалую. Пальцами. Звездами. Всем. Дай мне билетик!.. Дай мне талончик!.. Я погадаю на нем: Жить нам без хлеба, без оболочек, Грозным гореть огнем. Рот мой сияет — ох, белозубо! Жмурюсь и вижу: скелет Рыбий, и водкою пахнут губы, И в кобуре — пистолет… Вот оно, зри — грядущее наше: Выстрелы — в спину, грудь, Площадь — полная крови чаша, С коей нам пену сдуть. …Эй-эй, пацан лохматенький, тя за штанину — цап! В каких ты кинах видывал грудастых голых баб?! Да, змеями, да, жалами, огнями заплетясь, Из вас никто не щупывал нагой хребтиной — грязь! Из вас никто не леживал в сугробном серебре, Из вас никто не видывал, как пляшет на ребре, На животе сияющем — поземка-сволота!.. А это я с возлюбленным — коломенска верста — Лежу под пылкой вывеской харчевни для господ — Эх, братья мои нищие! Потешим-ка народ! Разденемся — увалимся — и вот оно, кино: Куржак, мороз на Сретенье, мы красны как вино, М голые, мы босые — гляди, народ, гляди, Как плачу я, блаженная, у друга на груди, Как сладко нам, юродивым, друг друга обнимать, Как горько нам, юродивым, вас, мудрых, понимать… Вижу Ночь. Лед. Вижу: Конь Блед. Вижу: грядет Народ — Не Плоть, а Скелет. Вижу: Смел Смог. Вижу: Огнь Наг. Вижу: Человекобог — Бурят, Грузин, Каряк. Вижу: Радость — Дым… Вижу: Ненависть — Дом! Вижу: Счастье… Над Ним — Огонь! И за Ним! И в Нем! Вижу: Разрывы. Смерть. Слышу: Рвется Нить! Чую: нам не посметь Это Остановить. Чучелко мое смоляное, любименький, жавороночек… Площадь — срез хурмы под Солнцем! А я из вьюги, ровно из пеленочек — На свет Божий прыг!.. А Блаженный-то Васенька Подарил мне — ревнуй, сопляк! — вьюжные варежки: Их напялила — вот ладошки-то и горячии, А глаза от Солнца круто жмурю, ибо у меня слезы — зрячии… Воля вольная, Расеюшка хлебосольная — Черный грузовик во след шины Пирожок казенный скинул — Дай, дай полакомлюсь!.. Милость Божья На бездорожьи… Не обидь меня, не обидь: Дай есть, дай пить, А я тебя люблю и так — Ни за грош ни за пятак — Дай, дай поцелуйную копеечку… Не продешеви… Дай — от сердца деревянного… от железной любви… Черный грузовик, езжай тише! Пирожки твои вкусны… Я меховая богатейка! Я все дерьмо на копеечку скупила! Я все золотое счастие забыла, Я широко крестила Черное поле Грядущей войны. Дай, дай угрызть!.. Жизнь… ох, вкусно… На. Возьми. Подавись. Мне в ней не корысть. …Лоб мой чистый, дух мой сильный — Я вас, люди, всех люблю. Купол неба мощно-синий Я вам, люди, подарю. Вам дитя отдам в подарок. Вам любимого отдам. Пусть идет огонь пожара Волком — по моим следам. Заночую во сугробе. Закручу любовь во рву! В колыбели — и во гробе — Я — войну — переживу. И, космата, под вагоном Продавая плоть свою, Крикну мертвым миллионам: Дураки! я вас люблю… Вы себя поубивали… Перегрызли… пережгли… Как кричала — не слыхали! — Я — о бешеной любви!.. Но и в самой язве боли, В передсмертнейшем хмелю, Я хриплю: услышь мя… что ли… Кто живой… тебя — люблю…

ДУХ БЕЛОГО ОФИЦЕРА ВЗИРАЕТ НА РОССИЮ НЫНЕШНЮЮ

Земля моя! Встань предо мною во фрунт. Кинь тачки свои и тележки. Ладони холеные враз не сотрут Невольничьей острой усмешки. Дай гляну в сведенное мразом лицо: Морщинами — топи да копи Да тьма рудников, где мерзлотным кольцом — Посмертные свадьбы холопьи. Россия моя! Меня выстрел сразил, Шатнулся мой конь подо мною, И крест золотой меж ключиц засквозил Степною звездой ледяною… И я перед тем, как душе отлететь, Увидел тебя, Голубица: В лазури — церквей твоих нежную медь, Березы в снегу, как Жар-птицы! Увидел мою золотую жену, Что пулями изрешетили, Узрел — из поднебесья — чудо-страну, Что мы так по-детски любили! Узрел — домны, баржи и грузовики, Цеха, трактора да литейки: Народ мой, страданья твои велики, Да сбросить вериги посмей-ка! Тебя обло чудище в клещи взяло — И давит суставы до хруста… И дух отлетел мой. И Солнце взошло. И было мне горько и пусто. За веру, за Родину и за Царя Лежал я в январской метели, И кочетом рыжим горела заря Над лесом, лиловее Гжели! А я полетел над огромной землей — Над Лондоном, Сеною, Фриско… Но вышел мне срок! Захотел я домой!.. И вновь заискрились так близко Увалы, отроги, поля во грязи… Вот — вымерший хутор: два дома Во яхонтах льдов — слез застылых Руси… Вот — в церкви — пивнушка… О, Боже, спаси: Знакомо все — и незнакомо! Детишки молитвы не знают… и так Отборным словцом щеголяют… Гляди же, душа, мой исплаканный зрак, На брата-ефрейтора, что, нищ и наг, В миру с котомой костыляет! На девок панельных. На хлестких купцов. На жирных владык в лимузинах. На черных чернобыльских вдов и вдовцов. В ночлежный декор магазинов. Не плачь, о душа моя, твердо гляди На храм, что сожгли сельсоветы, — Теперь над ним чистые стонут дожди, В ночи — светляками — кометы… Гляди — вот под ветрами трактор гниет… Раскопы пурга обнимает… Гляди, о душа, — твой великий народ Без Бога живот свой умает! Кто это содеял?! К ответу — кого?!.. Я всех назову поименно. Я шашки и сабли рвану наголо — За Ад наш трехсотмиллионный! В толпе Вавилонской сплелись языки, Ослабились древние крови — Гляди же, душа, с межпланетной тоски, Как дула здесь наизготове! Ах, долго гремел репродуктор в пурге, Трепались в ночи транспаранты — Намаслен уж ствол, и винтовка — к ноге! — Опричники, тля, оккупанты… Так! Все, что здесь было, — великая ложь! Но, Боже! Я верую в чудо Твое! Я люблю тебя! Ты не умрешь, Красавица, кляча, паскуда, Век целый тащившая проклятый воз, Блудница, царица, святая, — И я, офицер, зревший кровь и навоз, Скитавшийся между блистающих звезд, Мальчонкой — к буранам седеющих кос, К иссохлой груди припадаю.

МАЛЬЧИК С СОБАКОЙ. НОЧНОЙ РЫНОК

— Тише, пес мой сеттер!.. Очень сильный ветер… Нос твой — ветер жадно пьет, Хвост твой — ветер бьет и бьет… Собака моя, собака — Рыжий Огонь из мрака… Я — Мрак тобой подожгу!.. …Не смогу. Темные флаги на землю легли, Плоть городскую укрыли. А в снеговой ювелирной пыли Рынка врата — будто крылья. Ночью смыкаются эти крыла. Крытые спят павильоны. Днем тут держава войною прошла — Грубых сапог батальоны. Следом от шины впечатался Путь Млечный — в поднебесья деготь… Рынок! Тебе зацепился за грудь Птичий обломанный коготь — Вот он, малявка, пацан, воробей, — Смерть надоели подвалы, Где среди взрослых и грозных людей Шкетья судьба ночевала! Шел он да шел, без суда, без следа, Сеттер к нему приблудился… Рынок! Пристанище ты хоть куда, Коль ты щенятам сгодился! Сбить на морозе амбарный замок — Плевое дело, игрушка!.. Пахнет свининой застылый чертог, Медом, лимоном, петрушкой… Запахов много — все не перечесть!.. Ящик — чем хуже перины?!.. Сеттер, огонь мой, — скулишь, клянчишь есть, Носом толкаешь корзину… Все здесб подъели, в прогнившей стране. Все подмели подчистую. Всю потопили — в дешевом вине — Голода силу святую. Гладит малец одичалого пса. Тесно прижмутся друг к другу В ящике из-под хурмы… Небеса, Сыпьте арахисом — вьюгу! Сыпьте им яркою радугой — снег, Сахар капусты — с возов и телег, Кровь помидоров — из бака!.. Медом стекает по скулам ночлег… В ящике, маленький, спи, человек, Спи, заревая собака.

1 2 3 4 5 6 7-19