Соучастник
Шрифт:
— Это и есть Зеленый Стан,— сказал Рузаев.
— Что за провод? Электрический или телефонный?
— Телефонный. Когда здесь лесорубы живут, контора ставит телефон для своих. Сейчас дома пустуют. А наверху, на пригорке, видишь, за забором, дом Улановых. Выше, километрах в пяти, сторожка Колупана. А дом Даева рядом совсем, километра полтора примерно от Зеленого Стана.
Рузаев ловко переложил руль, огибая бакен.
Косырев вгляделся — впереди виднелось что-то вроде острова.
— Хотел бы я с тобой сейчас туда зайти. Посмотреть на Колупана, выяснить, что он собой представляет.
— Не стоит. Зачем лишний раз тревожить. Я и так жалею, что тогда слишком уж
Рузаев выключил мотор. Катер, пройдя несколько метров по инерции, ткнулся в берег около небольшого причала, сбитого из длинных осклизлых бревен; от долгого пребывания в воде они потемнели, понизу клубились бурые мохнатые водоросли. И тут же Косырев заметил глину — жирную, буровато-желтую. Глинистым был весь низкий срез берега. На берегу возле металлической тележки лежал довольно новый дюралевый катер с подвесным мотором. Для спуска и подъема катера был оборудован специальный скат. Они спрыгнули на берег; Рузаев надежно примотал трос к вбитому в бревно крюку.
Кругом было тихо; только у пригорка, в деревьях, попискивали птицы. Кажется, шум мотора их нисколько не испугал.
— Наверное, хозяева здесь, потому что собака нс лает.— Рузаев оглянулся. Сделал шаг вперед, остановился.— Ты осторожней, собака у них тут — зверь, вожак ездовой, но натаскана как сторожевая. Посторонних не признает. Сколько раз я здесь бывал, но она так ко мне и не привыкла. Порвет—не очухаешься. Пошли.
По узкой тропинке, выбитой в траве и кустарнике, они поднялись на пригорок, подошли к длинному низкому зеленому забору. В глубине участка, за деревьями виднелся стоящий к реке торцом одноэтажный дом с верандой, мезонином. Опорой дому служила кладка из силикатного кирпича, надстройка была деревянной. Как и забор, она была покрыта застарелой зеленой краской. Дом казался большим и просторным. Три высоких окна с резными некрашеными наличниками смотрели на речку.
— Есть кто-нибудь? — крикнул Рузаев.
Никто не ответил, и они вошли в калитку. Сразу за домом открылся длинный высокий сарай с уложенной вдоль всей стены аккуратной поленницей. За сараем стоял низкий некрашеный, с подслеповатым оконцем сруб. Баня, подумал Косырев. Дальше, в самом углу участка, ближе к лесу разместились три желтых улья. Он оглянулся — и вдруг увидел с пригорка реку. Все внизу — и катер на берегу, и причал, и даже темные срубы Зеленого Стека — казалось игрушечным.
Как-то неожиданно на крыльцо вышла девушка в узких выгоревших голубых брюках и такой же выгоревшей синей тенниске. Она была стройная и легкая, чуть выше мелкого Рузаева, и первое, что Косырев ощутил, было огорчение оттого, что девушка смотрит будто бы мимо него. Глаза у Наташи были то ли голубыми, то ли зелеными. Их взгляд сейчас скользнул по нему вежливо, но не больше; она тут же обернулась:
— Варяг, сидеть! Ну? Пошел в большую комнату! Варяг!
Рузаев кивнул:
— Наташа, это Валерий Андреевич Косырев, будет работать теперь здесь вместо меня.
Она наклонила голову. Косырев изобразил в ответ нечто вроде поклона. Рузаев посмотрел на него, будто спрашивая: что, поедем дальше? Или задержимся? Девушка настороженно улыбнулась:
— Заходите в дом, Геннадий Иванович? И вы... Валерий Андреевич? Правильно?
— Мы на минутку, познакомиться только,— сказал Рузаев.— Николай где? Не уехал?
— Нет, он участки обходит. Сейчас, наверное, подойдет. Да вы зайдите.
Девушка подвинулась, пропуская их в дом. Косырев прошел мимо, и, когда он проходил, ему показалось, что она опустила глаза. В доме все блестело; дощатые полы и в прихожей и в комнатах выскоблены добела. Как понял Косырев, комнат здесь было много — вслед за Наташей они прошли одну, вторую, третью. Дом, как ему показалось, почти ничем не отличался от городского. Он увидел большой шкаф с книгами, несколько картин на стенах, в каждой комнате стояла ваза с цветами. В четвертой комнате, большой, с высоким потолком, большим черным роялем, низкими креслами и телевизором Наташа остановилась. Из-под стола раздалось низкое, глухое ворчание. Там лежала собака, похожая на ездовую, но слишком уж крупная — бурой масти с темно-коричневыми подпалинами. Сейчас она тихо рычала, обнажив клыки и сильно приподнимая углы губ. Косырев встал у рояля. Прочел марку: «Эстония». Наверняка его купили еще родители. Значит, Наташа на нем и научилась играть.
Пес продолжал молча скалить крупные с желтизной зубы, но его сухие и плотные губы при этом уже не дергались. Да, подумал Косырев, с такой собакой лучше не связываться, Наташа открыла дальнюю дверь, пригнулась:
— Варяжка, прекрати. Ну? Ты же умная собака? Иди сюда.
Лохматое чудовище поднялось. Наташа подождала, пока пес уйдет в другую комнату, закрыла за ним дверь, вздохнула.
— Садитесь, вот кресла. Геннадий Иванович, я не спросила — вы есть хотите? Давайте пельменей?
— Наташе, какая еда. Уезжаю я отсюда, вечером рейс, теперь уже не увидимся.
— Жалко.
— Сейчас навестим вашего соседа Даеве — и назад в Охотоморск.
— Далеко уезжаете?
— Во Владивосток. Там теперь буду работать.— Рузаев улыбнулся.— Это обычная история у нас: сегодня здесь, завтра там. Все это я к чему — вот, прошу любить и жаловать, Валерий Андреевич, мой друг. Тебя и Николая, конечно, я просил бы всемерно помогать Валерию Андреевичу. Он здесь человек новый. Между прочим, москвич.
Рузаев со значением посмотрел на Косырева. Наташа улыбнулась. Косырев заметил: когда она улыбается, то уже не выглядит гордячкой. Наоборот, в ее улыбке есть что-то беспомощное, потерянное. Подумал: недавно она похоронила отца, потом мать. Защемило: лицо у нее действительно красивое, но кажется печальным. И красота какая-то простая, спокойная, не показная,
Рузаев шутливо нахмурился:
— Поможешь, Ната? Может угрозыск на тебя рассчитывать?
Наташа прислушалась, поправила что-то на столе.
— Конечно. Будем помогать, как можем. Валерий Андреевич, вы к нам всегда обращайтесь, звоните Хорошо?
Голос у нее был мягкий, грудной и в то же время недоверчивый. Косырев впервые пожалел о том, что он для кого-то может быть «Валерием Андреевичем». Во фразе же «Всегда обращайтесь, звоните» ему послышалось что-то дежурное. Он хотел ответить, как и подобает в таких случаях, сказать что-то весомое, серьезное, но решил все-таки промолчать. Потом вдруг почувствовал тяжесть, неприятное ощущение. Косырев знал о себе, что чуток на чужой глаз; сейчас ему казалось, что за ним следят, и следят с неприязнью. Он повернул голову и увидел в открытом окне лицо человека, заросшее клочковатой темной бородой. Тот стоял снаружи, вплотную к окну и, как понял Косырев, давно наблюдал за ним. Когда их взгляды скрестились, зеленые глаза человека постарались изобразить безразличие. Но в короткое мгновение взгляд человека снова стал таким, каким был: тяжелым и угрюмым. За что, почему? Ведь он, Косырев, впервые его видит. Судя по мощным плечам, распиравшим красную, в разводах, майку и возвышавшимся над подоконником, человек этот был высок. Кажется, это брат Наташи. Упрямо поджатые губы, крупный хрящеватый нос. Что-то есть, конечно, неуловимо общее с сестрой. Например, у нее в глазах тоже эта зеленая подсветка.