Совершенные лжесвидетельства
Шрифт:
— Ни за что не согреет картошку, — говорила коллега Александра. — Не найдет холодильник, а в нем не найдет кефир. Отопьет хлорки из городского водопровода и завязнет в кресле до Катюси. Которая никогда не бежит спасти своего предка ни от голода, ни от гиподинамии.
Необходимо ожидание жизни, деликатное отстояние, чтобы видеть, как густо идет, как полновесна, сказал Мотыльков себе и тем, кто на него смотрит. Предварительное жонглирование основными категориями, идеями, тематическим планом и иными естественными несунами болезни… Жонглер, кто следит, как порхают чайники или вазы — в агрегатном состоянии греческие осколки, как летают в креслах папуси и вопят: поднимите
Но в дверь смотрела опрокинутая в камень пирамида. Командор с не дающей отзвука головой на бесповоротной шее или с грудью, раздутой для орденов, а ниже все застывшие складки и фалды вдруг спешно срывались в одну точку. Незрячее каменное око встало как будто прямо на Мотылькове.
— Тень тени сотрудника прибыла на производство и грезит о зарплате, — произнес Командор в пространство. — За все, что настебуняет. Или мелькает и премия? Если не хочет, чтоб кто-то ее отсюда унес, может закрыть окно.
Литературной образ, заметил Мотыльков себе и всем, кто на него смотрит. Вынашивает акций устрашения из классической жизни. Здесь — бессилен. И объявил:
— Премию я подброшу в Фонд мира. Излишек отъединяет от коллектива… и сведет ли нас заново хоть один посланец богини хоть в одних крылатых сандалиях?..
И другой колокол воззвал к Мотылькову — этот ходил в проеме родительских комнат. Родительский дом вслушивался в голос пестованного им чада и выбирал прононсы, присвисты и поземки… и был раздражен слабовидящей и слабослышащей медициной.
— А что ты хочешь от этих ко всему безучастных людей? — брал горькую риторическую ноту дом. — Чтобы дать им кардиограмму, мне пришлось отпроситься с работы, наши кардиограммы принимают исключительно днем. Мария Петровна прикрывала меня уроком музыки, а Раечка — языком. Мне пришлось разрушить государственный план — во второй раз, удрав уже к терапевту: тоже лечит нас — светом дня и согласно взятому с боем талону… а в талонах всегда — московское время, на два часа раньше, чем примут. И вдруг в этой войне выясняется, что мою кардиограмму забыли расшифровать! Никто не ведает, что значит скачущая строка, автограф моего сердца, а у кардиобарышни открылся бархатный сезон, и теперь она — на другом берегу…
Остальные телефонные персонажи вступили в преднамеренный сговор, и сколько ни раскручивали корнеты и валторны, трубы и тубы, а Мотылькова упорно не приглашали на пир звука… Но звонил веселый Сидоров. Нюрок, говорил Сидоров, помнишь, я отписал Лехе ответ на его открытку с Дальнего Востока? Я признался, что меня утомила советская власть и ежедневная ходка на завод-паразит. Я топтал все окрестные фабрики-паразитки и скостил ценность их продукции, а киндер сегодня признался, что Лехиному посланию — три года и он прибрал его себе из-за марки! Нюрок, я не нашел дома конверта и свои темы послал через всю страну — тоже на открытке! В нашу дверь может постучаться кулак деспотии! — кричал страшным голосом веселый Сидоров. Будет лучше, если вечером я свалю на рыбалку за свой счет, собери мне рюкзак!.. Молчи, ты что, совсем ненормальный? — шипела в ответ коллега Анна. Не слышишь потрескиванье в телефоне? Отвали в самый дремучий лес, в заповедную пущу!
Звонила подруга Александры и несла радость: наконец проявили снимки внука, так что Александра может зайти после к ним работы и видеть, как чуден их отпрыск, трехлетний клоп! И что, что теперь ему уже девять? От того, что ныне он — большой жук, фотографии не блекнут…
Звонили коллеге Наталье и рисовали воскреснособачьи выводки, и коллега рычала на укрытое мероприятие и терзалась мыслью о черной зависти. К тому же в трубке подозрительно неприятно посмеивались: к чему так уж сокрушаться о прогулявшей собаке, у которой не стоят уши?., И коллега Наталья дрожала от обид и удостоверялась, что имеют в виду именно ее уши и не путают отборные экземпляры с тряпьем выгуливаемых по улицам баскервилих, рядом с которыми ее собака — Грета Гарбо!..
Звонил веселый Сидоров-младший — с известием о пяти баллах за сладкоголосое пение и коварно спрашивал: не открылось ли ему — потягивание «Пепси-колы» из прозрачной чашки с прозрачной французской маркизой… Только попробуй! Схлопочешь полный помпадур! — кричала ему коллега Анна. Лучше получи пять по алгебре, тогда я возьму тебя в поликлинику — и тебе поставят прививку от гриппа. Ты не представляешь, как это захватывает!
Звонила другая приятельница Александры и видела пенсию — не за горами, но у ног своих, и искала новые пути к деньгам. Есть вариант, шептала она, — продавать проездные на трамвай и троллейбус, сразу двое покинули техотдел и, минуя пенсию, внедрились в киоск — и сели на проездные. Получают не грязный ноготь, а двести — плюс масса интересных знакомых!.. Но коллега Александра глушила несчастную почти мефистофельским смехом. Ну откуда в трамвае-троллейбусе забирающие знакомства?! — восклицала она. Это же не театральная касса!
Звонила третья приятельница. Чем зашибать гроши на твоем месте, Шура, едко говорила она, лучше — в страховые агенты. Хотя бы приличная пенсия! Потому что — с выработки… Про страховых агентов лучше не выдумывать, а расспросить меня, отвечала коллега Александра, перебирая каталожные карточки, наша соседка — как раз страховщица. Быв-ша-я… Так уж я насмотрелась на дорогую соседку.
— Почему вы не отразили в характеристике, что на мне лежит большая общественная работа? — кричала в трубку коллега Наталья. — Это на вас не производит впечатления, потому что вы всегда безынициативны, вы а телефонную станцию может впечатлить!
— Не сон, а бесплатное кино, — рассказывала коллега Анна и помещала на скулы мазки помады и превращала в румянец. — Будто закатились на экскурсию, как прошлым летом, в какой-то увоженный кремль, гордость провинции. И экскурсоводка тащит всех к склепу работников нашего учреждения. В склепе — пляжные топчаны и покоятся наши сотрудники. На крайнем — этот толстый Опушкин из бухгалтерии. Пролеживает шикарный велюровый костюм и читает газету. Наклоняюсь пощупать материю, спрашиваю: где брали?.. А он отгоняет меня и шипит, как гусак: там уже нет, я схватил последний!.. — и коллега Анна припудривала свеженаложенный румянец и превращала в бархатный. — Экскурсоводка говорит: — Товарищи, у нас еще два топчана свободны Не желаете?… Все — на выход, а я обернулась и вижу: кто-то уже свалил с Опушкина велюровые штаны!
Снова звонил папуся Александров и горестно недоумевал, почему в доме, который он создал своими руками для любимых людей, кому жертвовал самое дорогое — гены, чтобы гордо несли сквозь столетия, в этом доме ему нечем утолить голод, как в революционном подполье? Конечно, его содержат в желтой майке лидера, но под ковровой бомбардировкой: с ковра в большой комнате в него постоянно целятся из лука, а с ковра в маленькой хотят бомбардировать — яблоками и даже арбузами… А спасительница Катюся не возвращалась из школы, должно — заучилась…